Но то были «дела давно минувших дней». Теперь Орда была уже не та. И потому Михаил Тверской повел себя так, как никогда не осмелились бы его отец и дед. Он не только открыто попросил помощи у Ольгерда, «зовучи его ити ратию к Москве», но и столь же открыто принял эту помощь (43, 88).
В Москве, кажется, не ожидали от Михаила такой дерзости. И дело было не только в оглядке на Орду. Ольгерд был язычником, «огнепоклонником», и сотрудничество с ним в войне против христиан было тяжким грехом для православного князя. В католической церкви виновного в таком грехе государя ожидал папский интердикт — отлучение от церкви. И хотя русская церковь по необходимости сотрудничала с «погаными» степняками, но дружба с «поганой» Литвой могла стоить виновному отлучения от церкви. Митрополит Алексей уже вполне овладел этим грозным оружием.
Не ожидали в Москве и положительного ответа на жалобу Михаила Тверского со стороны Ольгерда. Литовский князь в эти годы был занят войной с соседними государствами и в первую очередь — отражением усилившегося натиска Тевтонского ордена. Вот краткий конспект этой войны, составленный современным литовским историком:
«Как и ранее, силовое давление Ордена шло волнами: в 1366 г. для разграбления областей Паштувы, Арёгалы, Велюоны и Раудоне потребовалось лишь два похода, причем весьма скромного масштаба. Зато в 1367 г. крестоносцы Пруссии разрушили восстановленный Новый Каунасский замок, дошли до Павандяняй и Варлувы (за Каунасом), в 1368 г. — взяли замок Стрева. Событиями на Волыни можно объяснить малую боевую активность Кейстута в 1366–1368 гг. Ливонский орден в эту пору опустошал Северную Литву (преимущественно землю Упите): в 1365 г. — трижды, в 1367 г. — дважды, в 1368 г. — дважды. Винрих Книпроде (магистр Ордена. — Н. Б.) осенью 1367 г. разрушил Велюону, а летом 1368 г. в том же районе построил замок Мариенбург. Литовцы отквитались в 1365 г. разрушением замков Ангербург, Скальвяй, Рагайне и Каустричяй. Перевес был явно на стороне крестоносцев, они начали утверждаться близ Немана.
Ухудшилось положение Литвы и на Волыни…» (140, 139).
Казалось бы, в этой ситуации Ольгерду и его соправителю Кейстуту было вовсе не до Москвы. Но расчеты московских политиков оказались неверными. Отложив на время множество других забот, литовский великий князь осенью 1368 года совершил поход на Москву.
Полет стрелы
Прежде чем рассказывать о подробностях «первой Литовщины» (как называют эту войну русские летописи), необходимо привести яркую характеристику, которую дает Ольгерду московский летописец начала XV столетия. Она содержится в летописи под 6885 (1377) годом и представляет своего рода некролог великому князю Литовскому. Полагают, что к этому тексту приложил руку митрополит Киприан — сторонник русско-литовского союза, многим обязанный Ольгерду. Как православный иерарх, он не мог обойтись без обличительных эпитетов в адрес князя-язычника. Но сквозь формальные проклятия сквозит восхищение незаурядными личными качествами Ольгерда.
«В лето 6885 умре князь великии Олгерд Гедиминович Литовьскыи, зловерныи, безбожный, нечестивый, и седе по нем сын его меншии именем Ягайло на княжении на великом, обладаа всею землею Литовьскою. Сии Олгерд не един сын у своего отца беаше, но ини мнози прочий братиа его беаху сынове Гедиминови — Наримонт, Олгерд, Евнутеи, Кестутеи, Кориад, Люборт, Монтивит. Во всей же братии своей Олгерд превзыде властию и саном, понеже пива и меду не пиаше, ни вина, ни кваса кисла, и великоумьство и воздержание себе приобрете, крепку думу от сего и многъ промысл притяжав и таковым коварьством многы страны и земли повоева и многы грады и княжениа поимал за себе и удержа себе власть велику, тем и умножися княжение его, яко ни един же от братиа его створи, но ни отец его, ни дед его тако прослыл» (43, 117).
Современные литовские историки характеризуют Ольгерда как «монарха, достигшего наибольшего могущества из всех, когда-либо правивших на литовской земле» (140, 146).
Итак, тетива была спущена и литовская стрела понеслась к цели.
Приводим выразительный и довольно подробный рассказ Рогожского летописца о «первой Литовщине».
«Тогда же тое осени (1368 года. — Н. Б.) князь Литовьскыи Олгерд Гедиминович събрав воя многы и подвижася в силе тяжце и поиде к Москве ратию на князя великаго Дмитрея Ивановича, а с ним брат его Кестутии и сын Кестутиев Витовт, тьгда бо еще младу сущу ему, и сынове Олгердови и вси князи Литовьстии и князь Тферьскыи Михаило и смоленьскаа сила. И ведяше я (их. — Н. Б.) в таю (тайно. — Н. Б.), обычаи бо бе Олгерду, егда куде поидяше на воину, тьгда никому же не ведущу воином его, камо хощеть ити ратию, ни иным опришним или внешним или иноземцем или гостем не дасть уведати на кого идеть, да не услышана будет дума его в ушию иноземцем, да не изыдет весть си в ту землю, в нюже рать ведяше. Тоже прилучися и тогда в то время князю великому того не ведущу и про то ему вести не было, оже Олгерд идеть на нь силою многою, яко подвел рать в таю, донде же приближися близь перерубежиа Литовьскаго. Егда же прииде ему весть, и тогда слышав князь великии Олгерда идуща и приближающася, повеле въскоре россылати грамоты по всем городом, и по всему княжению великому нача съвокупляти воя, но ничто же успеша, не поспела бо тогды никотораа рать из далних мест приити. Но елико воин обретошася тогда въ граде, сих отобрав князь великии и отьпусти в заставу противу Олгерда, еже есть сторожевыи плъкь, а воеводьство приказано Дмитрию Минину, а от князя от Володимера от Андреевича воевода Акинф Федорович, нарицаемыи Шуба, а с ними рать Московьскаа, Коломеньскаа, Дмитровьскаа. Олгерд же се входя в пределы области Московьскыя, начат преже всех воевоти порубежнаа места жещи, сечи, грабити, палити, пленити, и потом настрече уби князя Семена Дмитриевича Стародубьскаго, нарицаемаго Кропиву, в области зовомеи Хвольхле и по сем во Оболеньсте уби князя Костинтина Юрьевича Оболеньскаго и доиде рекы Тростны и ту изби сторожевыи плъкь князя великаго, заставу Московьскую, и князи и воеводы и бояры вся поби. Се же сдеяся тогды въ осенине в Филипово говение, месяца ноября в 21 день, на Введение святыя Богородица во вторник» (43, 88).
Этот текст вызывает много вопросов как общего, так и частного характера. Первый и главный вопрос — о достоверности летописного рассказа, своими истоками уходящего в московское летописание времен Дмитрия Донского.
По поводу приведенного выше текста Л. В. Черепнин заметил: «…то, что летописи говорят о неожиданности для московского великого князя прихода литовского войска в 1368 г., объясняется, вероятно, желанием оправдать нерасторопность русских войск и неумение подготовиться к встрече с неприятелем (а может быть, и недостаточность военных ресурсов)» (344, 563).
Это замечание справедливо, но только отчасти. Во все времена официальные отчеты о военных действиях полны лжи. Каждая из воюющих сторон преувеличивает свои успехи и преуменьшает потери. Стремясь возвысить свою победу или оправдать поражение, придворные сочинители раздувают численность противника и славу его предводителей. Но кроме этой, так сказать, «бытовой» неправды в летописных рассказах о больших войнах обязательно присутствует провиденциальное начало. Нашествие вражеских полчищ — это одна из форм проявления Божьего гнева, который по определению должен быть внезапным.
