По роду своей деятельности Некомат знал многие тайны восточноевропейской политики. Он быстро понял, сколько стоят откровения Ивана Вельяминова. Обдумав ситуацию, Некомат пришел к выводу, что поход на Тверь — лишь первое звено в цепи больших перемен. Дмитрий Московский вступил на опасный путь. Логика событий ведет его к большой войне со степняками. Результатом этой войны, скорее всего, станет падение Москвы и возвышение Твери. И тот из москвичей, кто первым примет сторону Михаила Тверского, покажет ему свою преданность, — не только получит щедрое вознаграждение, но и станет большим человеком при дворе нового великого князя Владимирского.
Некомат Сурожанин — одна из самых загадочных фигур русской истории эпохи Куликовской битвы. Всё, что мы знаем о нем, — это необычное имя и сомнительный поступок. Дальше начинается область предположений. Высказывалось мнение, что Некомат бежал из Москвы в Тверь потому, что ссора князя Дмитрия с Мамаем грозила интересам его торговли — «он был связан с крымскими итальянцами и должен был терпеть большие убытки при всяком обострении отношений Орды с Русью» (270, 34).
Заметим, что истинные мотивы поступков исторических лиц — камень преткновения для историка. Ведь человек порой не может даже самому себе объяснить, почему он поступает именно так, а не иначе. Справедливости ради следует признать, что Некомат мог действовать и не ради корысти, а по каким-то более возвышенным мотивам. Он мог быть, например, уроженцем Твери, желавшим спасти свой город от московского погрома. А мог быть, скажем, резидентом тверской разведки в Москве, честно исполнившим свои служебные обязанности… Что касается Ивана Вельяминова, то его предательство иногда объясняют обидой, которую якобы нанес Вельяминовым Дмитрий Московский, упразднив их родовую привилегию — пост московского тысяцкого. Однако эта «обида» не помешала братьям Ивана сохранить верность московскому делу.
Итак, Некомат решил ехать в Тверь, чтобы лично предупредить Михаила Тверского о грозящей ему опасности. С собой он увлек и Ивана Вельяминова — зримое доказательство достоверности всего рассказа.
Узнав о готовящемся походе, Михаил оказался перед тягостным выбором. Собственные боевые силы Тверского княжества были слишком малы, чтобы противостоять объединенным силам всех князей Северо-Восточной Руси. Оставалось выбрать одно из двух: смириться с ролью побежденного и, подобно отцу, тверскому князю Александру отправиться в изгнание в ожидании лучших времен — или вновь униженно просить помощи у Ольгерда и Мамая. Привыкший не останавливаться перед нравственными затруднениями, Михаил Тверской избрал второй путь…
Далее события разворачивались стремительно и грозно.
В Твери московских перебежчиков ожидало неожиданное и рискованное поручение: отправиться в степь и рассказать Мамаю о секретных договоренностях, достигнутых на переяславском съезде, о коварстве Дмитрия Московского, замыслившего не только вероломный поход на Тверь, но и мятеж против власти Орды.
Московские доброхоты в Твери, вероятно, поспешили сообщить в Москву о секретной миссии Некомата Сурожанина и Ивана Вельяминова. Московские заставы караулили перебежчиков на пути в Орду. Однако судьба и опытность сохранили их от опасности.
Мамай не заставил тверских порученцев долго ждать ответа. Однако вместо военной помощи степной владыка послал Михаилу Тверскому всего лишь бумагу — очередной ярлык на великое княжение Владимирское. Бекляри-беку явно не хотелось воевать с Русью тогда, когда можно было решить дело традиционной дипломатией стравливания князей.
Тем временем Михаил Тверской устремился в Литву, чтобы сообщить Ольгерду последние новости и заручиться его поддержкой. Однако Ольгерд, связанный с Москвой династическим браком и политическим интересом, на сей раз отправил шурина восвояси с пустыми руками. По некоторым сведениям, осенью 1375 года литовцы всё же пытались оказать помощь осажденной Твери, но, увидев множество войск коалиции, повернули назад (46, 196).
Перо хулы и перо хвалы
Стремясь представить читателю более или менее достоверный рассказ о событиях, мы вынуждены постоянно оправдываться противоречивостью летописных известий. Не обойтись без этих оправданий и в рассказе о московско-тверской войне 1375 года.
Рогожский летописец — причудливая смесь московской и тверской летописных традиций — с явным осуждением рассказывает о действиях перебежчиков и самого Михаила Тверского, предшествовавших Тверской войне 1375 года. Московский взгляд на события сводился к тому, что причиной похода на Тверь стало властолюбие Михаила Тверского, вновь и вновь вопреки договоренности искавшего ярлык на великое княжение Владимирское. Получив желанный ярлык при помощи московских перебежчиков (то есть благодаря изменникам и предателям!), Михаил тут же объявил войну ни в чем не виноватому перед ним Дмитрию Московскому.
В московской версии событий заметны логические неувязки. Неясно, например, почему тверской князь развернул такую активную деятельность именно с приездом перебежчиков. Летописец замалчивает главное: что же такое сообщили перебежчики тверскому князю, что заставило его вместо великопостных богослужений слушать вой волков в литовских лесах? Как мы уже говорили выше, такой вестью могла быть только весть о подготовке большого похода переяславской коалиции на Тверь.
С древнейших времен книжные люди зарабатывают себе на хлеб при помощи двух перьев — белого пера хвалы и черного пера хулы. Обращаем внимание читателя на то, как умело пользовались создатели Рогожского летописца (или их предшественники) пером хулы. Не довольствуясь прямым замечанием, что московские перебежчики затеяли свое дело «на христианьскую напасть», летописец отмечает, что их приезд в Тверь и отъезд в Орду, а также отъезд самого князя Михаила в Литву состоялись в определенные дни Великого поста. За этим уточнением — не просто своего рода календарный педантизм. Для всякого православного человека такая на современный взгляд излишняя информация была своего рода «черной меткой». Она указывала на нарушение правил поведения благочестивого христианина. Вместо того чтобы, отрешившись от земной суеты, предаться покаянию, как того требовала сама идея Великого поста, честолюбцы мечутся в поисках власти и наживы.
«Того же лета с Москвы о великом заговении (в первый день Великого поста, понедельник, 5 марта 1375 года. — Н. Б.) приехал в Тверь к великому князю Михаилу Иван Василиевич (Вельяминов. — Н. Б.) да Некомат на христианьскую напасть на Федорове неделе (первая неделя Великого поста. — Н. Б.) послал их в Орду, а после их на средокрестии (в среду четвертой недели Великого поста, 28 марта. — Н. Б.) поехал в Литву и тамо пребыв в Литве мало время приехал в Тферь. Потом тогды же месяца нуля в 13 (пятница. — Н. Б.) приехал Некомат из Орды с бесерменьскою лестию с послом с Ажихожею во Тферь ко князю к великому к Михаилу с ярлыки на великое княжение и на великую погыбель христианьскую граду Тфери. И князь великии Михаило, има веру льсти бесерменьскои, ни мала не пождав, того дни послал на Москву ко князю к великому Дмитрию Ивановичю, целование креста сложил (объявил войну. — Н. Б.), а наместники послал в Торжек и на Углече поле ратию» (43, 109).
