Отшельник из Радонежа
Среди основателей общежительных монастырей первым по известности был Сергий, игумен Троицкого монастыря. Его обитель находилась на холме Маковце, между двумя лесными речками — Кончурой и Вондюгой. До ближайшего населенного пункта, села Радонеж, в котором прошла юность Сергия, было не менее 15 верст. Отец Сергия и двух его братьев, Стефана и Петра, боярин Кирилл, переселился в Радонеж из Ростовского княжества в 20-е годы XIV века. По-видимому, он имел родственные связи с московской знатью.
Брат Сергия Стефан долгое время жил в московском Богоявленском монастыре, ктиторами которого были бояре Вельяминовы. Он был дружен с иеромонахом Алексеем, будущим митрополитом. Сам великий князь Семен Иванович покровительствовал Стефану. По его просьбе митрополит Феогност посвятил Стефана в сан священника. Со временем он стал «духовным отцом» (исповедником) самого князя Семена и многих московских бояр.
В Москве не забыли и другого выходца из Радонежа — младшего брата Стефана — Сергия. Его подвижническая жизнь в сочетании с глубоким пониманием людей и личным бескорыстием ставила Сергия на одно из первых мест в тогдашнем монашеском мире. Ему доверяли не только тайны исповеди, но и политические миссии. В 60-е годы XIV века он покидает свою монашескую келью на Маковце и выполняет ряд сложных дипломатических поручений московского князя и митрополита.
Стиль его поведения один современник определил как «простота без пестроты». Этот странный посол являлся в княжеские терема покрытый дорожной пылью, в старой заштопанной рясе. Своей тихой речью и неотступным взглядом прозрачно-синих глаз он приводил в смущение самых дерзких и своевольных князей. За ним стояла не только московская боевая сила, не только авторитет митрополита и угроза отлучения от церкви, но и еще что-то неведомое, нездешнее, чего князья не понимали и потому боялись более всего. Рассказывали, что Сергию в церкви прислуживают ангелы, что ему послушны животные и птицы, что одним своим словом он может воскресить мертвого и убить живого.
В отличие от большинства тогдашних «князей церкви» знаменитый подвижник был прост и доступен. Речь его была приветлива и полна евангельской простоты. В своем монастыре он требовал от братии не только постов и молитв, но также постоянного физического труда. У самого Сергия с рук не сходили мозоли от топора и лопаты.
Таков был человек, которому престарелый Алексей незадолго до смерти предлагал митрополичью кафедру. Впрочем, как мы уже говорили, это был своего рода политический театр. Митрополит прекрасно знал Сергия и не сомневался в его отказе. Но только формальным образом получив этот отказ, он мог обратиться к другим кандидатам.
Отстранив предложенный ему митрополичий белый клобук, Сергий в то же время сохранил интерес ко всему происходящему в Русской церкви. Он чувствовал свою личную ответственность перед Богом за судьбу Руси и православной веры. Парадокс личности Сергия состоял в гармоническом соединении противоположностей. Отшельник по образу жизни и мистик по душевному складу, троицкий игумен становится одним из главных действующих лиц полной драматизма политической истории Руси в эпоху Куликовской битвы…
Избегая прямого вмешательства в церковно-политические споры, Сергий в то же время имел свой взгляд на происходящее и смело его высказывал. Так, он твердо придерживался канонической точки зрения и считал недопустимым благословение Митяя митрополитом Алексеем в качестве наследника на кафедре (42, 38). Открыто высказывая это убеждение, он вызвал неприязнь не только Митяя, но, возможно, и самого святителя Алексея. Оба они, разумеется, знали каноническое право не хуже Сергия, но рассматривали вопрос не с канонической, а с политической точки зрения.
Наблюдая за стремительным восхождением Митяя, Сергий, вероятно, не раз задумчиво качал головой и говорил то, что часто говорят в адрес слишком самонадеянных людей: «Эх, парень, не сносить тебе головы!» И когда Митяй действительно погиб при загадочных обстоятельствах, ученики преподобного вспомнили слова своего учителя и истолковали их как сбывшееся грозное пророчество.
«Сильные мира сего» чтили и слушались Сергия Радонежского еще и потому, что за ним стояла своего рода «Сергиевская школа». Во все времена выдающиеся личности окружены последователями и почитателями. Ближайшими учениками Сергия были игумены подмосковных общежительных монастырей: Афанасий (Высоцкий монастырь близ Серпухова), Федор, племянник Сергия (Симоновский монастырь на южной окраине Москвы), Иван (Высокопетровский монастырь на северной окраине Москвы), Андроник (Спасский монастырь на реке Яузе). У «великого старца» имелись единомышленники и в других княжествах. Его незримое присутствие, его благотворное воздействие ощущаются во многих важных событиях той эпохи.
Забытый собор
В старом русском языке существовало устойчивое выражение — взять город или разгромить противника «изгоном», то есть стремительной атакой, внезапным налетом. Это выражение вполне применимо к той акции, которую предпринял митрополит Киприан в июне 1378 года. Но прежде — об истоках этого смелого предприятия.
После смерти митрополита Алексея Киприан, сидевший тогда в Киеве, согласно постановлению патриарха Филофея должен был стать во главе всей Русской митрополии. Однако он хорошо знал, что на месте Алексея князь Дмитрий Иванович желает видеть Митяя.
Ситуация требовала решительных действий. Собственное положение Киприана как главы «литовской» части Русской митрополии со смертью Ольгерда (май 1377 года) и началом усобиц между его наследниками оказалось крайне неустойчивым. Плохие вести приходили и от его доброхотов в Константинополе. Там кипела политическая борьба, причем смена императора обычно влекла за собой и смену патриарха. Покровитель и учитель Киприана патриарх Филофей еще в 1376 году был вновь сведен с престола. Новый патриарх Макарий относился к Киприану явно враждебно. Он готов был пойти навстречу московским пожеланиям и возвести на Великорусскую и даже общерусскую митрополию Митяя. Обмен посольствами и грамотами по этому вопросу показал близость позиций. Спор заключался лишь в цене вопроса. Доходившие из Москвы слухи об «автокефальных» настроениях князя Дмитрия Московского и его фаворита Митяя заставляли Константинополь быть более уступчивым в отношениях с Москвой.
Оказавшись в политической изоляции, Киприан и предпринял свой дерзкий «изгон» на Москву.
На первый взгляд это было абсолютно безрассудное предприятие. За несколько месяцев, прошедших после кончины Алексея, до Киева дошли, конечно, вести о твердой решимости великого князя видеть Митяя во главе автокефальной Великорусской церкви. Таким образом, ни на княжеском, ни на митрополичьем дворе Киприана никто не ждал. Он имел основания надеяться на поддержку со стороны Сергия Радонежского и Феодора Симоновского, с которыми состоял в переписке. Однако одно дело переписка, а другое — реальная власть. Трудно представить себе теплый прием Киприана — отвергнутого великим князем и осужденного народной молвой как «литвина» — в каком-либо из московских монастырей.
Вся деятельность Киприана свидетельствует о том, что это был смелый, но отнюдь не безрассудный политик. Он тщательно просчитывал последствия своих поступков и был вполне рационален в составлении планов. Так было и в этом случае. В логической цепи исторической реконструкции недостает одного звена — какого-то события в Москве, участником которого очень хотел быть Киприан.
