– У них простые и полезные желания.
– Да пес с ними! Главное, тебя нашел! – как настоящий актер, воскликнул Тимур. – Давай выбираться отсюда, родная.
– Выхода нет.
Когда-то он думал, что красивее этих глаз ничего нет на свете. Но и сейчас, глядя на них сквозь кровавые пузыри, которые вспыхивали и лопались в сознании, Тимур понимал, что они все равно были прекрасны. Но, кажется, это было единственным во внешности Машки, что осталось прежним. И пока Тимур не утонул совсем в этих прекрасных глазах, он подал сигнал бедствия:
– Я так долго тебя искал…
И полетел вниз. Шмякнулся затылком об пол, освобожденная цепь съехала на живот. Обессиленный Тимур долго лежал не шевелясь, ожидая, когда схлынет кровяная слепота, но как только смог разобрать в полутьме очертания предметов и спасительницу, открывавшую кандалы, попытался встать. Его здорово повело, он ухнулся на камни, но, упрямо тряхнув головой, кое-как заставил себя принять вертикальное положение, широко расставив ноги и балансируя.
Машка взирала на его муки с любопытным равнодушием и наконец проговорила:
– Торопись, скоро они вернутся.
Тимур улыбнулся сквозь тошноту:
– Спасибо, что выручила.
– Не в первый раз, – хмыкнула Машка и, взвалив на плечо, как раненого бойца, поволокла прочь.
Тимур старался честно облегчить ей ношу, кое-как перебирал ботинками, отталкиваясь от земли. Подруга оказалась неожиданно выносливой, профессиональная гибкость всегда была при ней, но раньше справиться с Машкой Тимур мог буквально одной левой.
По заводским улочкам они блуждали долго, держась в тени корпусов. Тимур уже топал на своих двоих, обнаружив кроме пунцовых следов на запястьях еще и саднящую рану на икре. Наконец, Машка выбрала какой-то темный уголок в заброшенном цеху, напоминавшем остатки слесарной. Больше притворяясь сомлевшим, Тимур расселся у холодной батареи отопления и осторожно спросил:
– Как меня поймали эти бабищи?
– Аркан на шею, шестокол под ноги.
– Ловко… – кивнул Тимур, отметив, что термин «шестокол», оказывается, тут придумали до него. – Так это ты была, когда… в окна?
– И винт на задвижке котла. – Машка кошкой взлетела на шаткий стол, накрылась плащом и почти слилась с окружающей разрухой. Только глазенки горели знакомым безумием. – И Супермарио вызвала… И лестница, где ты провел Ночь. Все я.
– Так я тебя видел на самом деле? И ты ничего не сказала! Почему?
– Меня опередил Мурьетта. Первый пошел по следу. Но я был рядом. Пришлец одолел лучшего месреза и выскочил в Ночь. Ему опять повезло, и он спрятался в цеху Полетов. Я шел за ним и увидел, что он забился в угол, словно жалкий лужник. Но ты жив. Это очень странно.
– Но ведь я старался…
Машка злорадно улыбнулась:
– Тебя должны были отпустить, пришлец. Вот так…
Неуловимо возник махобой, блеснув циркулярными пилами. Точный взмах резиновой трубки – и над головой Тимура прошелестели ветерки. Оружие исчезло стремительно, как и появилось.
– Хочешь убить меня своими руками? – устало спросил он.
– Здесь говорят «отпустить», пришлец.
– А мне глубоко и полноценно наплевать… Маша.
– Не смей называть меня так…
– Почему? Знаешь, если тебе охота играть в индейцев, жить среди руин, бомжей и сумасшедших – твое личное право. А я хочу домой. И мне пофиг, что ты стала называть себя как лесбиянка – «я был, я шел»… Для меня ты Машка, Машуха, Машенька, Мария Викторовна, в конце концов. А теперь можешь снести мне череп своими пилками.
Тимур демонстративно подставил шею под острый диск циркулярной пилы, прикрепленный к тяжелой резиновой трубке.
– И вправду, пришлец лютый. – Машка смотрела на Тимура, как раньше: склонив буйну головушку.
– А ты кто, месрез, что ли?
– Нет. Я хуже.
– Приятно слышать. А можно?..
– Нельзя, – перебила Машка. – Ты рассказал Чингизу правду? Попал вместо… Федора?
Следовало быстро соображать: она все знала, все слышала и все-таки вытащила из цепей. Почему? Совершенно не похоже на прежнюю Машку: та устраивала скандалы и за меньшую ложь.
– Это так важно?
– Знаю, с кем имею дело, – вдруг сказала она со знакомой наглой интонацией. – И помню, кто ты в Далёком. Ясно, пришлец?
Опять пугает. А вот это зря. За последние двое суток Тимура пытались убить раза четыре, разбили лицо шестеренкой, поранили ногу, изрезали руки кандалами, он чуть не получил кровоизлияние в мозг, болит зуб, да еще продал бомжу за штуку евро упаковку воды. После такого можно отучиться от страха. Тимур нагло зевнул и спросил:
– И чем ты меня хочешь удивить?
Не раздумывая, как будто заготовила ответ заранее, Машка выпалила:
– Выхода нет.
– Уже слышал… Правда, что ли?
– Я бы не стал Салахом.
Неужели не врет? И что ему делать? Он ведь добровольно не просился в этот сумасшедший дом? За что попал? Ничего особо плохого не сделал, чтобы так мучиться. Нормальный средний человек, ну, пускай, обыватель, да – в меру подлый, не лучше других, а как иначе зарабатывать хлеб свой? За что наказание?
Как будто подслушав, Машка изрекла:
– В Треугольник попадают не по доброй воле.
– Ну все, теперь мне стало куда легче. – Тимур игриво обмахнул себя ладошкой, как будто зажарился. – И что?
Пантерой прыгнув со стола, Машка уселась напротив и заявила:
– Это загадка.
– Я пить хочу, – вдруг пожаловался Тимур, перебив Машкин пафос.
– Пей из луж.
– Чтобы я стал лу`жником? Нет уж, спасибо.
– Разве не хочешь?
– А не пошла бы ты? – Там, где сжимали кандалы, кровоточили ссадины. Тимур рассмотрел их – не мешало бы, конечно, это дело обработать.
– Это хорошо, – удовлетворенно сказала Машка. – Но странно, пришлец. Этого мало. Иначе я бы тебя давно отпустил. Не забывай об этом каждую секунду.
– Спасибо, Ма… товарищ Салах… У тебя нет йода?
Внезапно ухватив его запястье, Машка принялась зализывать ранку, как волчица, которая исцеляет своего раненого несмышленыша. Глаза ее закрылись, она напряглась, кажется, в наслаждении, а быть может, от сосредоточенности, как будто точно участвовала в древнем ритуале, который открывал ей тайный источник жизненных сил. И хоть она всего лишь ритмично водила кончиком язычка по его запястью, Тимур испытал чувство глубочайшего покоя и защищенности. Он полностью расслабился и позволил Машке делать все, что она захочет. Раньше она так не умела, или скрывала, хитрюга.
Тщательно и жадно вылизав обе руки, девушка завершила процесс исцеления неприлично сытым звуком.
