Спрятав лом за щит, чтобы не пугать местное население, Тимур дружелюбно улыбнулся, мучаясь напавшим кашлем:
– Привет! Гха… Давно тут? Гха…
Абориген молча кивнул.
– Не видел такого щуплого в очках без стекол? Гха… Димой зовут?
Теперь чудик мотнул отрицательно.
– Эй, друг, говорить умеешь?
Мусор посыпался листопадом, появился тип среднего роста, чуть выше Тимура, не щуплый, но и не упитанный, нормальный. Укутан он был в набор одежек, то ли пальто, то ли халатов, на голову накручена тюрбаном шелковая материя с кистями – знамя флагмана резинового производства. Оружия при нем не было заметно, и токов угрозы не ощущалось. Несколько мгновений странный тип рассматривал Тимура в упор и вдруг изрек:
– Да.
– Отлично. Как дела? – Тимур не был уверен в полной вменяемости обитавшего на этой помойке.
– Тебе чего?
– Знакомого ищу. Гха… Должен в этом цеху обитать.
– Тут я.
– Как тебя звать? Меня – Тимур, слышал, наверное?
– Нет.
Парень был явно тормознутный, что не так уж плохо для места, где любой норовит или цепопиком заехать, или махобоем угостить. И потому Тимур дружелюбно повторил:
– Звать-то как?
– Забыл.
– Кем будешь: пришлец? Лизнец? А может, лужник? Живец, нет? Или кто другой? Гха…
– Не знаю.
– Давно в Треугольнике маешься?
– Не помню.
– А кем был на гражданке, то есть… в Далёком?
– Я забыл.
А ведь дело-то совсем плохо: мужик явно в ступоре. Не все тут просто: либо жив – либо отпустили. Вот, пожалуйста, живехонек, а почти овощ.
– Чем питаешься? – спросил Тимур с сочувствием и кашлем.
Чудик вынул за хвостик крысиную тушку, выеденную изнутри.
Тимур бровью не повел, но бедолагу искренно пожалел и потому совершил поступок неожиданный: поделился кусочком колбасы. Странный тип принял кругляшок копченой колбаски с тихим изумлением, как будто не знал, что надо с ним делать.
– Жуй, вкусно, – подсказал Тимур. Проклятый кашель мучил и терзал. Больше в вентиляцию ни ногой. Здоровье дороже.
Обиталец медленно пожевал колбасу и выплюнул.
– Не понравилось?
– Нет.
– Ну, раз так, будь здоров. – Тимур собрался протянуть на прощание руку, но вовремя опомнился. – Не знаешь, кстати, отсюда выход есть?
– Выход есть! – прошептал тихий безумец.
– Из цеха?
– Выход есть из Треугольника!
– Не может быть, – невольно сказал Тимур, забыв про кашель. – И где он?
– Самому выход не найти… – Сумасшедший вдруг заговорил бойко. – Но есть местная легенда, даже не легенда, а миф, да нет, какой миф, скорее слух, который все слышали, но никто подробностей не знает. Так вот, слух гласит, что есть некий, как бы его назвать – обиталец, который знает, где выход. Вернее, не знает, а указывает его. Да что я говорю, выпускает любого, кто его найдет…
– То есть отпускает? Убивает?
– Да нет же! Именно выпускает живым и здоровым, просто указывает, куда надо выйти.
Доверять бурной тираде человека с помойки не было резона. Тимур и не поверил, но сделал вид:
– Как его зовут?
– Закройщик. Его точно зовут Закройщик. Почему? Неизвестно. Но Закройщик указывает выход. Все знают, только найти его не могут. Кто нашел – уже вернулся к себе домой.
– Он что, прячется?
– Если бы прятался, давно бы нашли. Не знают, кто именно Закройщик. Рядом ходит, а не знаешь, что он Закройщик. Может быть, даже я? – Парнишка хитро подмигнул.
– Может, его просто нет?
– Есть. Все знают, многие уходили.
– И как его искать?
– Никак. Закройщик сам решит, что нашел тебя.
– А если найдешь и поймешь, что это Закройщик, что делать, чтобы выпустил?
– Не знаю, я там не был.
– Это заметно.
Его застали врасплох, вылили ушат ледяной воды или что еще бывает в таких случаях. Ведь Тимур убедил себя, что выхода нет и надо приноравливаться, и вот надежда подала голос. Хоть голосок у нее больно придурошный.
Тимур собрался расспросить безымянного знакомца о Закройщике, но за стенами пронесся глас.
– Пришлец лютый глаб отпустил! – проорали где-то поблизости и понесли весть дальше.
Незнакомец изобразил восторг лицом и заискивающе спросил:
– Весь цех отпустил?
– Бред какой-то. Никого я не…
– Что спрашиваю, и так по тебе видно.
– По мне видно что?
– Прими уважение, пришлец лютый.
Житель помойки склонился в глубоком поклоне, не хватало разве, чтоб поцеловал руку и назвал доном. Где-то из глубин интуиции долетел до Тимура сигнал тревоги, неясной и потому вдвойне опасной.
31-й до Эры Резины
Стена Пустого цеха растворилась в наползающей мгле, а вдалеке Тимур увидел вывеску с надписью из трех слов. Местный народец толпился под этой вывеской. Кого тут только не было! И франты в резиновых жакетах, и согбенные под тяжестью шаров, назначения которых Тимур так до сих пор и не понял, были персонажи и в кожаных фартуках, и в ободранных ватниках, одетые в зеленые плащи и огромные сапоги химзащиты. Позади всех жались голые тельца с покрышками на задах. Толпа явно что-то ждала.
Грохоча по камням ломом, Тимур гнал, надрывая легкие сухим кашлем, и уже разбирал смутные личины, недвижно уставившиеся в глубь цеха.
В долю секунды по стае пробежал шорох – и все живое бросилось врассыпную. Разбегались в молчании, только самые отчаянные позволяли себе трусливые взгляды. Так страшен казался наступавший.
Воцарилась каменная пустота – все попрятались. Но из-за укрытий следили опасливые глаза всех расцветок.
Парадная дверь была распахнута, вывеска кособоко качалась, закрашенные окна зияли выбитыми дырками. Тимур осторожно шагнул в Цех, принял лом в боевое положение, закрылся крышкой и опасливо выглянул из-за нее.
В Цеху мало что изменилось: резиновые коконы покоились на цепях, снятое еще при Тимуре голое тело девицы отдыхало на полу, и издалека было видно – белое и чистое. Необычной была тишина – было так тихо, что, казалось, слышно падающую пыль.
Продвигаясь понемножку вперед и привыкая к полутьме, Тимур не особенно смотрел под ноги. И вдруг запнулся обо что-то мягкое. Устояв, отпрыгнул и разглядел, что помехой была массивная черная туша в резиновом фартуке, недвижно покоящаяся на спине. Лежала она так мирно, вытянув толстые ручки по швам, что казалась спящей. Голова ее неестественно запрокинулась, открыв мясистый шрам через шею, как голодный зев. Глаба привольно раскинулась в темнеющей луже. Рядом покоилась другая, и дальше еще и еще. Пол-цеха было покрыто их телами. Словно глабы приняли гибель равнодушно, просто попадали там, где их настигли удары. Кто-то лежал на боку, многие на спине, те же, кто надеялся спастись, падали на живот, выставив голую спину с застывшим задом. Крови натекло столько, что сапоги Тимура начали увязать в ней, тягуче застывающей.
