– Ну, тогда – за счастье в личной жизни!
На вкус Тёпла Водица оказалась солоновата, побежала бойко, стало тепло и хмельно, в голову ударил звон небесных колоколов, а может – подземных, перед глазами заплясали диковинные мультики. Но наваждение быстро схлынуло, и организм ответил из своих глубин глухим рыганьем. Тимур отер рукавом рот, швырнул банку, так, что брызнули осколки, и впился в мясцо. Не так страшно, как он боялся. Закусил сладковатым мясцом. Мясцо – как мясцо, прав был Дохлик, жестковатое, жаль, соли нет. А то бы и на сковородочку. Под другой глоток Тёплой Водицы и вовсе пойдет…
Тимур куснул язык, чтобы выкарабкаться из волн дурмана.
А вот учитель остался доволен, видимо расслабился и даже спросил с любопытством:
– Какое оружие выбрал?
Появление черного мячика произвело неожиданный эффект: Машка отпрянула и уставилась на детскую игрушку, словно на гранату с выдернутой чекой. Ну прямо как лавочник.
– Значит, должно быть так, – проговорила припадочная девица с непонятным отчаянием.
Эта мрачность не вязалась с ее бесшабашной натурой, и захотелось разрядить обстановку, да и хмель первого глотка еще не сошел. Раньше Тимур умел развеселить любимую и вывести из любого настроения, сможет и сейчас.
– Гляди, фокус!
Молник вонзился в резиновый занавес, но, вместо того чтобы пронестись вихрем, наткнулся и отскочил обратно. Кто-то охнул, послышался стук упавшего тела.
Машка не развеселилась, а среагировала от души. Стремительный бросок махобоя оставил рваный порез на материи, вторым в одно мгновение откромсал чьи-то ноги, которым не повезло оказаться на его пути. Опять что-то свалилось.
Теперь уже грозный, без сомнения, Салах рванула лохмотья занавеса. На полу корчились тела: у одного – глубокая вмятина во лбу, другой лишился ступней, на срезах зияли черные сгустки. Рядом валялись палки с притороченными заточками – оружие примитивное, но подлое.
– Видишь, что несет Темнец? Видишь, какое зло пришло? – И Машка от души врезала галошей в бок безногого, почти труп поежился.
Пришлось сознаться, но только про себя, что это не так уж очевидно, а спросил Тимур следующее:
– У вас есть оружие, почему им нельзя?
– Лизнецы обычно к оружию не прикасаются. Они пришли за тобой, чтобы отпустить.
Вот этого Тимур позволить никак не мог, а потому схватил за грудки еще живого лизнеца и хорошенько встряхнул:
– Кто послал, паршивец?
Лизнец распахнул голубые глаза и улыбнулся черным ртом:
– Пришлец лютый, помилуй меня…
– Говори, кишки выпущу!
– Лизнецы мы, а как же…
– Оставь, пусть сдохнет, – посоветовала Машка, скручивая махобой. – Быстро уходим. Сейчас появятся другие.
Тимур разжал пальцы, тело шлепнулось и спружинило.
– Этот тип даже Тёплу Водицу не испустил. Так ведь, лизнец?
Парень заулыбался блаженно. Его напарник все еще делал вид, что погиб от шального удара в лоб, но при этом поглядывал из-под прикрытых век.
Странно, что Машка этого не замечала.
– Ты ему ноги отрубила, а он не думает отпускаться. Это нормально? – как можно наивнее спросил Тимур.
Осознав ляп, девица закусила губу и погрязла в нерешительности. Надо было что-то делать, но в экстремальной ситуации эта героическая женщина не могла решиться ни на что. Как похоже на нее прежнюю.
– Давай возьмем «языка»? – предложил зависшему Салаху Тимур. – Причем двух. Может, Чингизу они пригодятся?
Даже не проронив «спасибо за идею», грозный Салах потрудился на славу: скрутил лизнецов их же жгутами, разрубил резиновую штору и закатал их в обрезки. Обрубки ног остались на каменном полу сиротками. Зато образовалось два куля, крупных, но для крепкого сотрудника банка – почти легких. Взяли – понесли.
– Обучение выдержал, – пропыхтела Машка, сваливая куль через порог трактира.
И тут Тимур увидел трактирщика: он тихо блаженствовал. Изо рта его свесился кусок мясца, который тот прожевать не успел: глубокие дырки пробуравили лысые виски. А на свежие мозгочки уже целилась парочка лужников, терпеливо выжидавшая вблизи.
26-й до Эры Резины
Тащить было непросто: по спине тюки скользили, а если волочить – цеплялись за камни. Грузчик из Тимура вышел никудышний. Зато поклажа вела себя мирно, только изредка доносились охи и писклявое кряхтение: отпускаться лизнецы не спешили.
Краснокаменные джунгли уводили в глухие дебри. Упрямо дыша, Машка перла и перла тяжесть. Как ни плохо Тимур запомнил ориентиры, но понимал, что этот путь никак не вел туда, где они оставили Чингиза. И все же он послушно двигался в неизвестность.
Переноска закончилась внезапно – около неприметной арки с облупленной известкой и битыми кирпичами Машка сбросила куль, приказав ждать, и растворилась за поворотом.
Оставленные без присмотра мешки шевельнулись слепыми червяками и замерли. Тимур наградил каждого пинком. Сапог вошел в мягкое, но упругое, как густое желе, признаков жизни пленники больше не подали.
Отдохнуть на земле или усесться на мешки с «языками»? В каждом из вариантов были свои плюсы и минусы. Но выбирать не пришлось. С двух сторон его взяли в «клещи» Кортес и Батый, а в проеме арки нарисовался Машкин силуэт. Даже не ободрив новичка, противцы забрали груз и потащили в глубь цеха. Батый, хоть и девка, несла добытое легко, как Кортес, силища у нее, видать, была завидная.
Тимуру позволили следовать за ними.
Новый штаб цеха расположился на последнем этаже, забитом ломаными станками. Когда-то они обрабатывали, сверлили, обтачивали, пока не превратились в руины зеленого металлолома.
По доброй традиции дикарей мешки пали к ногам вождя.
Чингиз попробовал их на прочность пяткой галоши:
– Откуда?
– Пришлец справился, – доложила Машка, швыряя трофеи. – Их напустили днем…
Перед мощью махобоев палки с заточками казались не страшнее копий дикарей, угрожавших пушкам Британской империи, но противцы выглядели озабоченно, даже слишком для такого пустяка. Про Тимура, кажется, забыли вовсе.
Чиркнул махобой Кортеса, из резинового нутра вывалилась тела. Вмятина во лбу почти изгладилась, но на месте ступней зияли черные срезы. Оба пойманных старались сойти за мертвяков, крепко зажмурившись.
Картинно сложив на груди руки, Чингиз разглядывал добычу в полной тишине. Это была военная хитрость, лизнец клюет на любопытство. Укороченный приоткрыл глаз и тут же сжал веки. Но было поздно. Детскую хитрость застукали.
– Говори, – повелел Чингиз.
Лизнец виновато хмыкнул, растянул личико в улыбке, так что синие глазки сузились, и прогундосил:
