– И еще, – продолжал хозяин дома. – Надеюсь, вы поймете, почему я не приглашаю вас на наше совещание.
– Конечно, сэр, – сказала Джейн, ничего не понимая.
– Видите ли, – сказал хозяин, – Макфи считает, что, если вы узнаете нашу догадку, она проникнет в ваши сны и лишит их объективной ценности. Его переспорить трудно. Он скептик, а это очень важная должность.
– Я понимаю, – сказала Джейн.
– Конечно, речь идет только о догадках, – сказал хозяин. – Вы не должны слышать, как мы будем гадать. О том же, что мы знаем достоверно, знать можете и вы… Макфи сам захочет вам об этом поведать. Он испугается, как бы мы с Грейс не погрешили против объективности.
– Я понимаю… – снова сказала Джейн.
– Я бы очень хотел, чтобы он вам понравился. Мы с ним старые друзья. Если нас разобьют, он будет поистине прекрасен. Что он будет делать, если мы победим, я и представить себе не могу.
2
Наутро, проснувшись, Марк почувствовал, что у него болит голова, особенно затылок, и вспомнил, что упал… и только тогда вспомнил все. Конечно, он решил, что это страшный сон. Сейчас это все исчезнет. Какая чушь! Только в бреду он видел когда-то, как передняя часть лошади бежит по лугу, и это показалось ему смешным, хотя и очень страшным. Вот и здесь такая же чушь.
Но он знал, что это правда. Более того, ему было стыдно, что он перед ней сплоховал. Он хотел «быть сильным», но добрые качества, с которыми он так боролся, еще держались, хотя бы как телесная слабость. Против вивисекции он не возражал, но никогда ею не занимался. Он предлагал «постепенно элиминировать некоторые группы лиц», но сам ни разу не отправил старого лавочника в работный дом и не видел, как умирает на холодном чердаке старая гувернантка. Он не знал, что чувствуешь, когда ты уже десять дней не пил горячего чаю.
В общем, надо встать, думал он. Надо что-то делать с Джейн. Видимо, придется взять ее сюда. Он не помнил, когда и как сознание решило это за него. Надо ее привезти, чтобы спасти свою жизнь. Перед этим казались ничтожными и тяга к избранному кругу, и потребность в работе. Речь шла о жизни и смерти. Если они рассердятся, они его убьют и, может быть, оживят… О господи, хоть бы они умертвили эту страшную голову! Все страхи в Бэлбери – он знал теперь, что каждый здесь трясся от страха, – только проекция этого, самого жуткого ужаса. Джейн привезти надо, делать нечего.
Мы должны помнить, что в его сознании не закрепилась прочно ни одна благородная мысль. Образование он получил не классическое и не техническое, а просто современное. Его миновали и строгость абстракций, и высота гуманистических традиций; а выправить это сам он не мог, ибо не знал ни крестьянской смекалки, ни аристократической чести. Разбирался он только в том, что не требовало знания, и первая же угроза его телесной жизни победила его. И потом, голова так болела, ему было так плохо. Хорошо, что в шкафу есть бутылка. Он выпил и тогда смог побриться и одеться.
К завтраку он опоздал, но это было не важно, есть он не мог. Выпив несколько чашек черного кофе, он пошел писать письмо Джейн и долго сидел, рисуя что-то на промокашке. На что им Джейн, в конце концов? Почему именно Джейн? Неужели они поведут ее к голове? Впервые за всю жизнь в душе его забрезжило бескорыстное чувство: он пожалел, что встретил ее, женился на ней, втянул ее в эту мерзость.
– Привет, – раздался голос над ним. – Письма пишем?
– Черт! – сказал Марк. – Я прямо ручку выронил.
– Подбери, – сказала мисс Хардкасл, присаживаясь на стол.
Марк подобрал ручку, не поднимая глаз. С тех пор как его били в школе, он не знал сочетания такой ненависти с таким страхом.
– У меня плохие новости, – сказала Фея.
Сердце у него подпрыгнуло.
– Держись, Стэддок, ты же мужчина.
– В чем дело?
Она ответила не сразу, и он знал, что она смотрит на него, проверяя, натянуты ли струны.
– Узнавала я про твою, – сказала она наконец. – Все так и есть.
– Что такое? – резко спросил Марк и посмотрел на нее. Сигару она еще не зажгла, но спички уже вынула. – Что с моей женой? – крикнул Марк.
– Тиш-ше! – сказала мисс Хардкасл. – Не ори, услышат.
– Вы мне скажете, что с ней?
Она опять помолчала.
– Что ты знаешь о ее семье?
– Много знаю. При чем это здесь?
– Да так… интересно… и по материнской линии, и по отцовской?
– Какого черта вы тянете?
– Ай, как грубо! Я для тебя стараюсь. Понимаешь… странная она какая-то.
Марк хорошо помнил, какой странной она была в последний раз. Новый ужас накатил на него – может, эта гадина говорит правду?
– Что она сделала? – спросил он.
– Если она не в себе, – продолжала Фея, – послушай меня, Стэддок, вези ее к нам. Тут за ней присмотрят.
– Вы мне не сказали, что она такое сделала.
– Я бы твою жену не отдала в вашу тамошнюю психушку. А теперь тем более. Будут оттуда брать на опыты. Ты вот тут подпишись, а я вечерком съезжу.
Марк бросил ручку на стол.
– Ничего я не подпишу. Вы мне скажите, что с ней.
– Я говорю, а ты мешаешь. Она что-то порет, кто-то к ней вломился или на станции напал, не разберешь, и жег ее сигарами. Тут, понимаешь, увидела она мою сигару – и пожалуйста! Значит, это я ее жгла. Как тут поможешь? Я и уехала.
– Мне надо немедленно попасть домой, – сказал Марк.
– Ну прямо! – сказала Фея и тоже встала. – Нельзя.
– То есть как нельзя? Надо, если это правда.
– Ты не дури, – сказала Фея. – Я знаю, что говорю. Положение у тебя – хуже некуда. Уедешь без спросу – все. Давай-ка я съезжу. Вот подпиши тут, будь умница.
– Вы же сами только что сказали, она вас не выносит.
– Ладно, перебьюсь. Конечно, без этого бы проще… Эй, Стэддок, а она не ревнует?
– К кому, к вам? – спросил он, не скрывая омерзения.
– Куда тебя несет? – резко спросила Фея.
– К Уизеру, потом домой.
– Ты со мной лучше не ссорься…
– А идите вы к черту! – сказал Марк.
– Стой! – крикнула Фея. – Не дури, так-перетак!
Но Марк был уже в холле. Все стало ясным для него. Сперва – к Уизеру, не просить, чтобы тот отпустил, а просто сообщить, что он уходит, жене плохо, и не ждать ответа. Дальнейшее было туманней, но это его не тревожило. Он надел пальто, шляпу, вбежал наверх и постучался к и. о. Ответа не было. Тогда Марк заметил, что дверь прикрыта неплотно. Он толкнул ее и увидел, что и. о. сидит к нему спиной. «Простите, – сказал Марк, – можно с вами поговорить?» Ответа не было снова. «Простите», – сказал он громче, но Уизер не шелохнулся. Марк решительно обошел его и тут же испугался – ему показалось, что перед ним труп. Нет, Уизер дышал, даже не спал, глаза у него были открыты. Он скользнул по Марку взглядом. «Простите», – опять начал Марк, но он не слушал. Он витал где-то далеко, и Марку явилась дикая мысль: а вдруг душа его газовым облачком летает в пустых и темных тупиках Вселенной? Из водянистых глаз глядела бесформенная бесконечность. В комнате было холодно и тихо, часы не шли, камин погас. Марк не мог говорить, не мог и выйти, ибо Уизер его видел.
