– Здравствуй, Пятнистый, – сказала ему Королева. – Ты долго спал. Как тебе нравятся эти наши листья?
– Птицы… – сказал Рэнсом. – Бедные птицы! Что же он сделал с ними?
– Он где-то нашел эти перья, – беззаботно ответила она. – Птицы их роняют.
– Зачем ты это надела?
– Он снова сделал меня старше. Почему ты никогда не говорил мне, Пятнистый?
– О чем?
– Мы ведь и не знали. Он сказал, что у деревьев есть листья, у зверей – мех, а в вашем мире мужчины и женщины тоже надевают красивые одежды. Почему ты не отвечаешь, нравимся ли мы тебе? Ох, Пятнистый, неужели это – из тех благ, от которых ты отворачиваешься? Это не новость для тебя, раз все так делают в твоем мире.
– Да, – сказал Рэнсом, – но здесь все иначе. Здесь тепло.
– Так сказал и он, – ответила Королева, – но ведь у вас холодно не повсюду. Он говорит, это делают и в теплых странах.
– Он сказал, зачем это делают?
– Чтобы стать красивыми. Зачем же еще? – удивилась она.
«Слава богу, – подумал Рэнсом, – он всего-навсего учит ее тщеславию».
Он боялся худшего. Но ведь если она будет носить одежду, рано или поздно она узнает стыд, а там – и бесстыдство.
– Ну как, стали мы красивей? – перебила она его мысли.
– Нет, – ответил Рэнсом и сразу поправился: – Не знаю.
Ответить и впрямь было нелегко. Теперь, когда наряд из перьев скрыл обыденную одежду, Нелюдь выглядел экзотично, даже своеобразно и уж точно не был таким противным. А вот Королеве этот наряд не шел. Да, в обнаженном теле есть какая-то простота; нет, скажем так: это «просто тело». Пурпурное платье придало ее красоте величие и яркость, и все же это было уступкой более низменным представлениям. В первый (и последний) раз Рэнсом увидел в ней женщину, в которую мог бы влюбиться и человек с Земли. Этого вынести он не мог. Мысль была так уродлива, так чужда здешнему миру, что краски поблекли и угас запах цветов.
– Стали мы красивей? – настаивала Королева.
– Какая разница? – сказал он угрюмо.
– Каждый хочет быть таким красивым, каким только можно, – сказала Королева. – А я не могу увидеть саму себя.
– Можешь, – произнес голос Уэстона.
– Как же это? – спросила она, оборачиваясь к нему. – Даже если мне удастся повернуть глаза вовнутрь, я увижу тьму.
– Нет, – ответил Нелюдь. – Сейчас я покажу.
Он отошел на несколько шагов – туда, где на желтом мху лежал рюкзак Уэстона. С той напряженной отчетливостью, с какою мы видим в минуту опасности и горя, Рэнсом разглядел все детали. По-видимому, рюкзак был куплен в том же магазине, что и его собственный. Эта мелочь напомнила ему, что Уэстон когда-то был человеком, с человеческим разумом, с человеческими радостями и горестями, и он чуть не заплакал. Страшные пальцы, уже не принадлежавшие Уэстону, расстегнули застежки, вытащили маленький блестящий предмет – карманное зеркальце за три шиллинга и шесть пенсов – и протянули Королеве. Та повертела его в руках.
– Что это? Что с ним делать? – спросила она.
– Погляди в него, – ответил Нелюдь.
– Как это?
– Гляди! – сказал он, взял зеркало и поднес к ее лицу.
Довольно долго она гляделась в него, ничего не понимая.
Потом вскрикнула, отшатнулась, закрыла руками лицо. Рэнсом тоже вздрогнул – впервые увидел он, что она просто поддалась чувству. Этот мир менялся слишком быстро.
– Ой! – вскрикнула она. – Что это? Я видела лицо.
– Это твое лицо, красавица, – сказал Нелюдь.
– Я знаю, – ответила она, отворачиваясь от зеркала. – Мое лицо глядело оттуда на меня. Я становлюсь старше или это что-то другое? Я чувствую… чувствую… сердце бьется слишком сильно… Мне холодно. Что же это?
Она переводила взгляд с одного собеседника на другого. С лица ее слетела завеса, скрывавшая его тайны. Теперь оно говорило о страхе так же внятно, как лицо человека, прячущегося в бомбоубежище.
– Что это? – снова и снова спрашивала она.
– Это страх, – отвечал голос Уэстона, а лицо Уэстона ухмыльнулось Рэнсому.
– Страх… – повторила она. – Это – страх. – Она поразмышляла о новом открытии и наконец резко сказала: – Мне он не нравится.
– Он уйдет, – сказал Нелюдь, но тут Рэнсом вмешался:
– Он никогда не уйдет, если ты будешь его слушаться. Он поведет тебя от страха к страху.
– Мы бросимся в большую волну, – сказал Нелюдь, – мы минуем ее и двинемся дальше. Ты узнала страх и видишь, что должна испытать его ради своего рода. Ты знаешь, что Король на это не решится. Да ты и не хочешь, чтобы с ним это случилось. А этой вещицы незачем бояться, ей надо радоваться. Что в ней страшного?
– Лицо одно, а их стало два, – решительно возразила Королева. – Эта штука, – она указала на зеркало, – я и не я.
– Если ты не посмотришь на себя, ты так и не узнаешь, насколько ты красива.
– Я вот что думаю, чужеземец, – сказала она, – плод не может съесть сам себя – так и человек не может разговаривать сам с собою.
– Плод ничего не может, ибо он только плод, – возразил Искуситель, – а мы можем. Эта штука – зеркало. Человек может разговаривать с самим собой и любить самого себя. Это и значит быть человеком. Мужчина или женщина может общаться с самим собой, словно с кем-то другим, и любоваться своей же красотою. Зеркало научит тебя этому искусству.
– Хорошее оно? – спросила Королева.
– Нет, – ответил Рэнсом.
– Как ты можешь знать, не попробовав? – ответил Нелюдь.
– А если ты попробуешь и оно плохое, – сказал Рэнсом, – сможешь ли ты удержаться и больше не смотреть?
– Я уже общалась с собой, – сказала Королева, – но я еще не знаю, как я выгляжу. Если меня две, лучше уж узнать, какая же та, другая. Не бойся, Пятнистый, я погляжу разок, чтобы разглядеть лицо той женщины. Зачем мне глядеть еще?
Робко, но твердо она взяла зеркало из рук Нелюдя и с минуту молча глядела в него. Потом опустила руку, но зеркала не выпустила.
– Как странно… – сказала она.
– Нет, красиво, – возразил Нелюдь. – Тебе ведь понравилось?
– Да.
– Ты так и не узнала то, что хотела узнать.
– А что? Я и забыла.
– Ты хотела узнать, красивее ли ты в этом платье?
– Я увидела только лицо.
– Отодвинь от себя зеркало и увидишь ту женщину целиком – ту, другую, то есть себя. Погоди, я сам его подержу!
Все эти обыденные действия были сейчас нелепыми и дикими. Королева поглядела, какова она в платье, потом – без платья, потом опять в платье, наконец решила, что в платье – хуже, и бросила цветные перья на землю. Нелюдь подобрал их.
