Честно говоря, день сегодня действительно неудачный. Или, может, утро такое выдалось.
Я случайно зацепила большим пальцем чашку с кофе, и половина напитка выплеснулась на стол.
Если дела пойдут так и дальше, то ничего хорошего из этого не выйдет.
Звонок в дверь.
Ну вот и началось!
Что-то рано. Да и звонок слишком настойчивый. Как к себе домой. Пойду открою.
Вот черт! Выходя, задела бедром угол стола, его как следует тряхнуло, и остаток кофе выплеснулся из чашки прямо на полировку.
При таком развитии событий придется покупать клеенку.
На пороге стояла моя подруга Светлана.
– Здравствуй…
«Здравствуй!» Светка явно не в духе. Обычно она говорит «привет, Танечка» или «Танюшечка», и другие хорошие суффиксы. Откуда взялась официальность? Явно что-то случилось.
Я улыбнулась в ответ и постаралась, чтобы моя улыбка была как можно более теплой. Когда у человека неприятности, первым делом его надо подбодрить. Хотя бы улыбкой, если больше нечем.
– Проходи.
Светлана решительным шагом прошла в комнату. Да, сегодня ей есть что рассказать. Издалека видно.
Хорошо, что я успела хоть немного навести порядок. То есть застелить место свиданий с Морфеем. Потому что Светлана плюхнулась на кровать прямо в плаще. Кстати, и сапоги не сняла.
Я хотела было напомнить ей, что в коридоре моей квартиры есть кое-что, напоминающее гардероб, но не стала. Когда человек в таком состоянии, приходится быть сдержанной.
На Светлану было прямо-таки жалко смотреть. Косметика наложена грубыми мазками, а это сейчас даже в живописи не модно. Веки припухли. Кисти рук нервно дергаются.
– Можно закурить? – хриплым голосом спросила она.
Я пожала плечами.
Честно говоря, клиенты в разобранном состоянии способны выкуривать не менее пачки сигарет в час. Запах курева въедается во все, что находится в комнате. При таком раскладе надо переезжать каждую неделю, а на брошенной квартире рисовать знак экологической опасности. Но переезжать я не люблю…
А с другой стороны – возразить клиенту, который пытается подбодрить себя никотином, у меня просто язык не поворачивается.
Светлана порылась в своей сумочке, нашла смятую пачку и, шурша целлофановой оберткой, с трудом вытащила на свет полусломанную сигарету.
За спичками мне пришлось сходить на кухню. Затем я распахнула настежь окно, хотя сезон был далеко не пляжный.
Неприязнь к газовым камерам.
Я ждала, пока Светлана немного успокоится и сама поведает мне о своих несчастьях. Лучше, если это будет так.
Сделав несколько судорожных затяжек, она решила начать разговор:
– Таня, у меня две новости. Одна плохая, а другая еще хуже.
Я приготовилась слушать.
Из глаз Светланы полились слезы. Она бросилась за носовым платком. И совершенно внезапно разрыдалась.
Я пошла приготовить кофе. Надо же чем-то занять человека, чтобы он не убивался так.
Растворимый кофе готовится быстро. Я добавила в него немного молока. Все-таки нельзя быть откровенным врагом здоровью. Хотя бы и чужому. Злоупотреблять сахаром тоже вредно.
Когда я вернулась в комнату, Светлана уже немного успокоилась.
Бросив «спасибо» за кофе, она отхлебнула глоточек и поставила чашку на краешек табуретки, которую я предусмотрительно пододвинула поближе к софе.
– У нас умер дедушка.
Светлана снова прижала платочек к глазам.
– Это случилось вчера. Должно быть, под утро.
Я внимательно слушала. Да уж, действительно жалко. Емельяна Петровича я знала. Ветеран войны. Умница. Работал в газете. Был активным общественником. Умел пошутить, поговорить буквально обо всем на свете. Таких людей всегда жалко терять. Жалко, что они уходят, а мы остаемся один на один с разной дрянью. И этой дряни с годами становится все больше и больше.
Причина этого, как мне думается, кроется в образе жизни тридцатых-сороковых годов. Именно тогда с лица земли нашей российской исчезло столько замечательного люда. Кого именно расстреливали и отправляли в лагеря? Самых умных, самых трудолюбивых и, если хотите, самых честных. И только потому, что им завидовали те, кто являлся их полной противоположностью. То есть не умные, не трудолюбивые и, само собой разумеется, не честные.
Таким образом, лучшая половина россиян потихоньку исчезала, унося с собой замечательные гены, которые могли дать миру не менее замечательных потомков, а оставшаяся в живых мразь размножалась, плодя себе подобных. Так что стоит ли удивляться тому, что сегодня вокруг нас так много негодяев. И та небольшая часть порядочных людей, с которыми мы еще можем иметь дело и общаться, – это чудом уцелевшая прослойка, которую не успели оболгать разные мерзавцы. У них попросту закончилась бумага для доносов, а купить новую им не позволила патологическая скупость.
Простите меня за столь пространное отступление. Просто мое сочувствие к людям выражается иногда вот в такой форме. Жалко, аж зло берет!
Светлана продолжала рассказывать, а я слушала дальше:
– Конечно, жаль деда. Но он хоть пожил на этом свете. И хорошо пожил, счастливо. С войны вернулся. Живой, не инвалид. Все было отлично. Меня в общем-то не это волнует. Все мы уйдем когда-нибудь. И я… И ты…
Никто так не умеет поднять настроение, как философствующий клиент.
Я потихоньку отодвинулась к письменному столу и незаметно постучала по деревянной крышке.
– Перейду к главному, – Светлана почти успокоилась. – У нас случилась неприятность, которая задела меня больше, чем смерть деда.
– ?..
– У деда много наград. С войны. Медалей, орденов.
Она отпила глоток кофе.
– И среди них был один медальон…
– Почему был?
– Да ты слушай!
– Слушаю.
– Невзрачный такой. Сейчас подобные штучки могут выпилить даже школьники на уроках труда.
– Медальоны не выпиливают.
– Ну, неважно…
– Ближе к теме, если можно.
– Короче, он исчез.
– Исчез или…
– Его украли.
– Украли?
– Я в этом уверена.
– Он представляет ценность?
– Какая уж ценность? Так, ерунда. Сейчас за ордена дают такие большие деньги…
– А ордена на месте?
– Вот именно, что ордена на месте. Самое ценное на месте, а какая-то мелочь исчезает.
– Может, это совсем не мелочь?
– Да не похож он на антиквариат или еще что-нибудь в этом роде.
