Павлов сочувственно кивал.
– Расскажите, Марина, что было дальше, – мягко попросил Макаров.
– А потом неожиданно явился он, – округлив глаза, произнесла Марина. – Егор… Вернее, он подошел ко мне на улице, когда я гуляла с ребенком без мужа. И сказал, что если я еще кому-то скажу о том происшествии, то он будет вынужден послать моему мужу письмо и приложить фотографии.
Оказывается, они тогда все это снимали! Кошмар какой! И как я могла не заметить?! Хотя я была в таком состоянии… Представляете весь ужас моего положения? Я же ничего не рассказывала мужу об этом… этой… мерзости! И я поклялась, что никому не скажу! Никому! А потом обратилась к Максиму, – Марина обернулась к Макарову. – Потому что я уже не знала, что мне делать. Я очень боялась, что Андрей узнает… Надеюсь, вы понимаете меня, – она обратилась за поддержкой ко мне, и я сочувственно кивнула. Действительно, я бы никому не пожелала попасть в такую ситуацию. – Но теперь я рассказала вам обо всем только потому, что он, этот Егор, арестован. Это ведь он убил Машу, да? За что?
– За что – мы пока не знаем, – честно ответила я. – Но, скорее всего, это связано с вами, с вашей историей. Маша держала слово, данное вам, и ничего не стала говорить Егору. Но в тот день у нее самой произошел стресс… – И я вкратце поведала историю Антона Владимировича и Регины. – По всей видимости, нервы у нее тоже не выдержали. И все это сыграло роковую для Маши роль, – заключила я.
– Так он еще не дает показания? – обеспокоилась Марина.
– Не волнуйтесь, даст, – серьезно сказал Павлов и показал Колесниковой бумагу, на которой были зафиксированы ее собственные показания насчет угроз Егора в ее адрес.
Ирина Альбертовна, когда увидела меня, изменилась в лице не в лучшую сторону. Даже как будто стала старше на десять лет. С губ ее уже были готовы сорваться весьма непочтительные для меня слова. Но тут она увидела стоявших за моей спиной Мельникова и Павлова. И почуяла недоброе.
– Егор Анатольевич Синявский здесь проживает? – бесстрастно спросил Мельников.
– З-здесь, – ответила, запинаясь, Ирина Альбертовна. – А что случилось?
– Есть постановление о его аресте, вот, подписано прокурором, ознакомьтесь, – произнес Мельников, вручая Синявской бумагу.
Она читала ее с широко раскрытыми глазами, не веря тому, что там написано.
– Это недоразумение! Этого не может быть! – выкрикнула она.
– Разрешите пройти, – вежливо попросил Павлов.
– Но вы… Вы не можете так… Это все… Это все ты! – неожиданно обратила она гнев в мою сторону. – Это все ты подстроила! Мерзавка! – не сдержалась она. – С самого начала ты меня невзлюбила. А я, между прочим, честно выполнила все условия! Денежки-то ты все сполна получила! Лучше бы я и не обращалась к тебе!
Я пожала плечами. Какая разница, кого я там невзлюбила?! Есть факты. А личностные особенности, приязнь или неприязнь – какое это имеет значение? Тем более что я никогда не была зависима от общественного мнения. Короче, я не стала отвечать на обвинения своей клиентки.
Павлов с Мельниковым тем временем прошли в квартиру, и вскоре на Егоре Синявском защелкнулись наручники. Это произошло примерно в то же время, как те же самые действия проделали с Романом Прудниковым и Константином Беловым две другие оперативные группы. Эти молодые люди были арестованы по подозрению в нападении на частного детектива Татьяну Иванову, состоявшемся неделю назад в подъезде ее дома.
– Вы… Я не допущу этого! Егор, не бойся, ничего не рассказывай, я тебя умоляю! – кричала на пороге Ирина Альбертовна. – Я позвоню куда надо, тебя отпустят, ничего не рассказывай! Ни слова без адвоката!
Егор, однако, выглядел совершенно убитым и, казалось, не слушал мать. Он покорно прошел, даже не взглянув на меня, вниз по лестнице, в машину, которая должна была увезти его в милицию.
Уже там, после того как он ознакомился с показаниями Прудникова и Белова, которые сознались в том, что «похулиганили» в моем подъезде, он начал говорить.
Егор Синявский познакомился с Машей Гавриловой случайно, на улице, хотя раньше старался избегать подобных знакомств. Но здесь его привлекла бросающаяся в глаза внешность девушки, а также какое-то открытое, честное выражение лица.
Познакомившись с ней поближе, он понял, что не ошибся. И вскоре ощутил, что привязывается к ней все сильнее и сильнее.
В сущности, он никогда не страдал от невнимания со стороны женщин. Но с Машей почему-то все получалось не так.
Он все время чувствовал, что более зависим от этих отношений, чем она. Несмотря на то что девушка вела себя с ним достойно и с теплотой, он ощущал, что она если и идет на какие-то жертвы ради него, то никогда не отправится за ним на край света. И никогда не забудет за ним о своих делах и проблемах, никогда не потеряет голову настолько, чтобы забыть о себе и о своих близких. С одной стороны, он ценил ее независимость, но с другой – это удручало и даже тревожило его. Егор, серьезно влюбившись, пожалуй, впервые в жизни, боялся потерять эту девушку.
Охлаждение с ее стороны он почувствовал сразу же, хотя особой горячности не было и раньше – Маша проявляла скорее мягкость и нежную заботу, чем страсть. Но теперь от нее явно повеяло холодом. Даже морозом. Маша отвечала по телефону ледяным голосом, односложно, на встречи не соглашалась, вообще не объясняя причины отказа. Он мог бы, конечно, подкараулить ее около дома, но чувствовал, что после этого будет только хуже: зная характер Маши, он понимал, что она рассердится, если он поступит так без ее согласия, и вообще не захочет говорить. Оставалось ждать и надеяться, что она все-таки сама захочет все объяснить.
Через несколько дней Маша наконец-то дала согласие на встречу, и Егор отправился к ней, готовый услышать все, что угодно, вплоть до «я полюбила другого», но только не то, что услышал.
Маша отворила дверь, молча и сухо кивнула ему, делая приглашающий жест в сторону комнаты. Егор чувствовал, что она на него сердита, но никак не мог понять за что – Маша никогда не обижалась по пустякам, а ему не за что было чувствовать себя всерьез виноватым перед ней.
Остановившись в центре комнаты, не присаживаясь на диван и не приглашая его сделать то же самое, Маша отчеканила:
– Я не желаю иметь ничего общего с подонком!
Егор оторопел: Маша не была любительницей бросаться словами. Сдержавшись, он произнес:
– Ну ты хотя бы объясни, почему я вдруг стал подонком.
Маша вздохнула. Затем, чуть снизив тон, сказала:
– Мне очень не хотелось бы заводить разговор на эту тему – она слишком чудовищна.
– Да что случилось-то? – не выдержал Егор. – Почему ты стала считать меня чудовищем?
– А как еще назвать человека, который способен на насилие, да еще групповое? – взвилась Маша.
Егор окаменел. В голове вихрем пронеслась целая стая мыслей. Что она имеет в виду? Неужели ту самую историю двухлетней давности? Да, конечно, тогда все ужасно получилось, он и сам уже сто раз пожалел, что так случилось, но откуда она знает? Откуда? Кто ей мог рассказать? Этого просто не может быть! Нет, нет, ерунда, не может она знать этого, не может! Нужно просто взять себя в руки, держаться невозмутимо, все отрицать… Да, правильно – все отрицать! Не было ничего, не было!
