На этот раз указующий перст обратился на Ферда.
Слейтер смотрел и слушал, впитывая все детали. Возникло чувство, будто это оно самое, будто он нашел то, что искал. Блейкер явно был «с приветом», и все же его окружала атмосфера мрачной привлекательности. Он напоминал молодого, худощавого Алистера Кроули
[51] – новая дьявольская инкарнация, – вот только был на другой стороне. Пока он говорил, лампы в баре замигали и слегка пригасли, отчего темные глаза Блейкера засверкали еще ярче.
– Неужели вы не ощущаете их присутствия вокруг? – бесновался он. – Неужели не чувствуете их запаха? Их энергия повсюду, энергия, которую привлекаете вы сами, а их эмиссары следят за вами через якобы человеческие глаза. Вы слышите их многочисленные голоса в залах своих собраний, но не узнаете! Ваши игроки называют их имена, вы взываете к ним со своей тарабарщиной и, однако, не отдаете себе отчета в том, что делаете!
Пока все это происходило, кое-что изменилось. Прежде всего, Синди Паттерсон и ее приятели ушли, даже не допив свою выпивку. Очевидно, они уже сталкивались с Блейкером или им была известна его репутация – а может, просто не нравилось смотреть и слушать его. И Слейтер не мог винить их за это. Однако появился и кое-кто новенький. В прежние времена, лет десять или больше назад – до того, как он женился, а потом тягостный опыт заставил его разочароваться в женщинах, – эта была бы в его вкусе.
На ней были черные брюки, белый жакет и легкая блузка с пышными оборками у запястий. На карточке, пришпиленной под левым нагрудным карманом, значилось ПРЕССА (что, по мнению Слейтера, выглядело слегка вызывающе, в особенности, в этом баре, битком набитом, мягко говоря, странноватыми людьми). Сам карман оттопыривал крошечный пейджер, а его антенна торчала наружу, доходя до уровня макушки. Благодаря черным туфлям на высоких каблуках ее рост достигал пяти футов десяти дюймов; блестящие черные волосы рассыпались по плечам; черты лица как-то терялись на фоне безупречной кремовой кожи и темных глаз. Да, у нее был прелестный маленький нос и алый рот в форме лука Купидона, однако внимание Слейтера приковали именно глаза.
Она нашла кресло за столиком Блейкера, села, не дожидаясь приглашения, и начала быстро строчить в блокноте. Блейкер продолжал вещать. Фанаты, которым пришлось ради нее потесниться, теперь, казалось, разрывались – то ли слушать своего гуру, то ли влюбленно таращиться на нее, и, похоже, она выигрывала в этом поединке.
– Ух ты! – сказал Карл на ухо Слейтеру.
– Чертовски верно, – ответил тот.
А про себя добавил: «Вперед, юный Карл. Спутайся с такой штучкой, и посмотрим, куда это тебя заведет. Она разбила больше сердец, чем ты опорожнил пивных кружек».
И, однако, он понимал, что, будь на десять лет моложе, весьма вероятно, и сам был бы не прочь спутаться с ней.
Блейкер, между тем, тоже заметил ее – только покойник не заметил бы ее. Он резко смолк, удивленно заморгал и сказал:
– А?
С дождя вошел полицейский в промокшей накидке, шлеме, со свистком на цепочке… – все как положено. Все притихли, когда он подошел к стойке, облокотился на нее и негромко заговорил с барменом. Показал ему фотографию. Слейтер навострил уши.
– Нет, – ответил бармен, продолжая протирать стакан. – Итальяшка? Преступник?
– Он пропал, – ответил бобби
[52].
Слейтер умудрился бросить взгляд на перевернутую вверх ногами фотографию: Антонио Минателли. Боже мой! Значит, вот как они решили ненавязчиво проверить собравшихся на встречу! Даже потрудились послать следователя. Видимо, рассчитывали, что Минателли может объявиться здесь.
Когда полицейский ушел, Блейкер завелся снова, но, заметив, что новая девушка – женщина – за его столом репортер, теперь переключился на нее.
– По-вашему, Альхазред был безумен? Нет, это вы безумны – люди, не верящие в его реальность! Может, он отзывался на другое имя, но он был реален, не сомневайтесь. Пророк, предрекающий гибель: «Раскайтесь в своих грехах, ибо конец близок!» Лавкрафт был вторым, просто он не столь откровенен. Маскировал реальность вымыслом. Однако его рассказы – предостережение! Если вы не видите этого, вы слепы. Вас ослепляет собственный разум. Но Альхазред, Лавкрафт и многие, многие другие… да, и я тоже… мы…
Свет снова замигал, его яркость заметно уменьшилась. Блейкер повел рукой по комнате.
– Они понимают, видите? Слышат, что я говорю правду, и боятся ее! Боятся, что их обнаружат сейчас, когда расположение звезд неблагоприятно! Однако я обнаружил их, и вы тоже можете, если только…
Свет погас.
– Вот дерьмо! – произнес смутно различимый человек за стойкой и полез к коробке с предохранителями.
Люди передвигались ощупью и сталкивались в темноте. Кто-то воскликнул:
– Ой!
Кто-то другой – «Йог любит Лавинию», решил Слейтер – завопил:
– Да здравствует Р’льех! Ктулху фхтагн!
Непонятно почему, но последнее слово вызвало у Слейтера ощущение мурашек по коже. Оно звучало так странно, так… чужеродно! В темноте продолжали перемещаться смутные фигуры, и, опять же по какой-то неясной причине, Слейтеру показалось, будто они подкрадываются к Блейкеру.
– Иисус! – прошептал он.
Воображение разыгралось – он буквально «видел» чужеземных тварей с огромными, блестящими крюками, которые они вонзают в тело Блейкера, одновременно затыкают ему рот, тащат его, полузадушенного, истекающего кровью, и бросают в дыру, в еще более глубокую тьму…
Потом вспыхнул свет, и Слейтер, словно камера, запечатлел в сознании открывшуюся сцену. Блейкер исчез. Женщина-репортер, потрясенно распахнув глаза, стояла над его пустым стулом… действительно, пустым… Иисус!
Слейтер почти забыл о стоящем рядом Ферде, однако тот сказал:
– Короткое замыкание.
Это простое утверждение спасло Слейтера от того, за что ему впоследствии наверняка было бы стыдно, поскольку от двери в туалет послышался хриплый крик триумфа и ужаса:
– Видели? Видели? – Высунув из туалета голову, Блейкер обвел взглядом комнату – бледный, дрожащий. – У них есть свои способы, но меня они так запросто не получат! Они рядом, говорю вам. Нет… Они здесь!
Он метнулся к двери наружу и выскочил в дождливую ночь.
– Псих, одно слово, – заметил Карл, пробиваясь к выходу вслед за Блейкером. – Но у него есть стиль… Скоро вернусь, – через плечо бросил он Слейтеру.
