Консьержка тяжело вздохнула и отложила сканворд в сторону:
– Горе-то какое, такая молодая была.
– Как вас зовут? – спросила я.
– Ольга Петровна, – сказала женщина.
– Ольга Петровна, вы случайно не дежурили в тот день, когда это произошло? – спросила я.
Ольга Петровна снова вздохнула:
– Дежурила. И надо же такому случиться! Меня уже и милиция допрашивала, а что я могла сказать?
– Вы давно здесь работаете? – спросила я. – Я имею в виду, вы знали Елизавету Максимовну Городенчикову?
– Конечно, знала. А работаю я здесь уже три года. За это время успела изучить всех жильцов.
– Не припомните, Ольга Петровна, во сколько часов Елизавета Максимовна пришла домой в тот день?
– Сейчас скажу. Это было… Да, в десять часов вечера она возвратилась домой. Ну, или начало одиннадцатого. Я и милиции так сказала.
– Она прошла мимо вас и поднялась на лифте на свой этаж? – уточнила я.
– Она была не одна, – сказала консьержка.
– Вот как? А кто же с ней был?
– Мужчина. Она только кивнула мне, и они прошли к лифту, – ответила Ольга Петровна.
– Раньше вы этого мужчину здесь видели? – спросила я.
– Кажется, нет. Нет, не видела.
– Но вы запомнили его, когда он поднимался вместе с Елизаветой Максимовной?
– В общих чертах, пожалуй, да, запомнила, – сказала Ольга Петровна.
– Опишите тогда, как выглядел этот мужчина, – попросила я.
– Довольно плотного телосложения, но не толстый, рост у него выше среднего, его можно назвать высоким.
– А у этого спутника Елизаветы Максимовны были ли какие-нибудь особые приметы? Ну, может быть, он прихрамывал. Или у него на лице был шрам или еще что-то в этом роде?
– Я не очень хорошо разглядела его лицо, – призналась консьержка, – а шел он нормально, никакой хромоты я не заметила.
– Они о чем-то разговаривали, когда проходили мимо вас? – задала я следующий вопрос.
– Так, перебросились парой фраз. Я особенно не прислушивалась. Кажется, они обсуждали каких-то своих общих знакомых, я так поняла.
– Хорошо. Скажите, Ольга Петровна, а во сколько часов этот мужчина вышел из квартиры Елизаветы Максимовны? – спросила я.
Она недоуменно посмотрела на меня:
– Так он и не выходил из ее квартиры, – сказала она.
– Вы уверены? – спросила я.
– Да. Во всяком случае, я его не видела.
– Простите, а вы никуда не отлучались?
Консьержка лишь на секунду замялась, но потом все-таки уверенно ответила:
– Нет, я все время была здесь.
– Хорошо, тогда скажите вот что: в течение того дня кто-то из посторонних входил в подъезд? – спросила я.
– Как будто бы нет. Точнее сказать, никто не проходил к лифту. Но вот женщина средних лет, немолодая уже, сказала, что перепутала подъезд, когда я ее спросила, к кому она направляется.
– И что же было дальше?
– А дальше она просто извинилась и вышла на улицу.
– Ладно, Ольга Петровна. Я вас попрошу позвонить мне, – я вынула из сумки свою визитку и положила ее на стол рядом со сканвордом, – если вы вспомните что-нибудь еще.
– Хорошо, я вам обязательно позвоню, если что-нибудь вспомню, – пообещала она.
– Да, кстати, а можно ли выбраться на улицу не через подъезд, а каким-нибудь другим путем? – спросила я.
– Вы хотите сказать, через пожарную лестницу? – в свою очередь спросила консьержка.
– Да, хотя бы таким путем.
– Да можно, почему бы и нет. Подняться на последний этаж, а там, если дверь на крышу открыта, то – пожалуйста, путь открыт. А с торца находится пожарная лестница. Только кому это надо?
Я ничего ей не ответила, а про себя подумала, что это надо тому, кто не захотел, чтобы его увидели выходящим из квартиры Елизаветы Городенчиковой, то есть убийце. Ведь маловероятно, что преступник стал бы оставаться в квартире с убитой до утра. Ну, это на тот случай, чтобы сменилась консьержка, которая видела, как он входил в дом. Но вряд ли преступник мог предусмотреть такой вариант. Возможно, что Ольга Петровна просто проглядела тот момент, когда убийца вышел из подъезда. Вполне возможно, что в этот момент она с увлечением занималась разгадыванием сканворда. Есть и другое объяснение: убийца просто-напросто поднялся на последний этаж, открыл дверь, ведущую на крышу, в том случае, если она была закрыта, спустился по пожарной лестнице и был таков. А что? Не думаю, что дверь закрывалась каким-то особенным способом, во всяком случае, подобрать ключ было не особенно сложным делом. В конце концов, можно было пустить в ход и обыкновенную отмычку. Я не стала проверять собственное умозаключение по поводу двери на крышу и пожарной лестницы. В данном случае это погоду не делало. Я почувствовала, что не на шутку проголодалась: голодный желудок давал о себе знать все более настойчиво. Я вышла из подъезда и направилась к неподалеку расположенному кафе «Розовые джунгли».
Внутреннее убранство «Розовых джунглей» полностью соответствовало заявленному названию: на стенах в виде панно обосновались целые заросли лиан с прыгающими на них обезьянами, а также крадущимися леопардами и еще какими-то представителями тамошней фауны, названия которых мне были неизвестны. Лианы были наивно розового цвета, леопарды и обезьяны в плане окраса, правда, соответствовали действительности. Непонятно только было, чем художнику не понравился натуральный зеленый цвет тропической растительности? Возможно, это было сделано не случайно, а с целью привлечь как можно больше клиентов. Мне, однако, эта дизайнерская фишка особо оригинальной не показалась.
Я расположилась за столиком, который находился как раз напротив окна. Почти сразу же ко мне подошел официант и поинтересовался, что я буду заказывать. Я выбрала салат из огурцов и помидоров с укропом, уху из речной рыбы и кусок торта «Наполеон». В кафе было довольно уютно, тихо звучала медленная приятная музыка, словом, все располагало к спокойной трапезе. Однако когда я уже почти заканчивала свой обед, в кафе с шумом и хриплым смехом завалились четверо подростков. Они уселись за соседний со мной столик и стали громко спорить, что они будут заказывать: «Давай пивасика, нет, иди ты, водяру, давай водяру!» Наконец консенсус был достигнут, и, свистом подозвав официанта, парни заказали несколько бутылок пива. В ожидании они все так же бурно продолжали обсуждать тему несостоявшейся вечеринки у какого-то тролля. Почти рядом с ними за соседним столиком сидела молодая мамочка с мальчиком лет четырех. Ребенок сначала вполне спокойно спрашивал у мамы, зачем дядя-художник покрасил травку и листики в розовый цвет, ведь это неправильно, так не бывает, но под конец, оглушенный гиканьем развеселой компании, расплакался. «Криминальный квартет» не преминул обратить на него свое внимание.
