– Глупости. – Анна сердито повела плечиком. – Она у нас, конечно, всегда была сорвиголова, но не до такой степени, чтобы вляпаться в криминал. Но если надо, то фотографию я тебе, конечно, дам. Только пообещай ни в коем случае не причинять Еве зла.
– Анюта, я не могу тебе этого обещать, – покаянно сказал Зубов. – Если она совершила преступление и нам станет об этом известно… То я не смогу сделать вид, будто ничего не произошло, понимаешь.
Анна грустно улыбнулась и погладила Зубова по щеке.
– Конечно, понимаю, милый, – мягко сказала она. – Я вовсе не прошу, чтобы ты ради Евы или даже ради меня шел на должностное преступление. Я просто прошу тебя быть объективным и не жестоким. Это же ты можешь мне обещать?
– Это могу, – с облегчением согласился Зубов.
Они прошли в спальню, и Анна вытащила из комода большой старомодный фотоальбом.
– Вообще-то я не люблю его смотреть, – сказала она. Глаза у нее были грустные, как у собаки, которую бросил хозяин. – Там есть фотографии, на которых мы все, когда еще мама была жива. А потом мы уже без мамы, но с папой. А потом уже и совсем одни.
– Почему одни? – Зубов бережно перелистывал тяжелые страницы, с умилением рассматривая черно-белые изображения счастливого мужчины и женщины с глазами доверчивого оленя.
Вот они на собственной свадьбе, чокаются бокалами с шампанским. Вот стоят на берегу реки, обнявшись. Вот женщина уже беременная, а мужчина смотрит на нее с такой любовью, что даже неудобно, как будто подглядываешь за чужим счастьем. А вот уже на руках у них две очаровательные кнопки, одетые в одинаковые ситцевые платьишки.
Он листал страницы дальше, не обращая внимания, что Анна отвернулась и перебирает какие-то украшения в стоявшей на комоде шкатулке. Ну да, она же сказала, ей неприятно смотреть этот альбом.
Зубов перевернул страницу, на которой уже не было женщины с оленьими глазами. Девочки-двойняшки здесь были уже постарше, лет по пять. В одной из них угадывалась Анна, а у второй… были выколоты глаза.
Алексей перевернул еще одну страницу, и еще одну, и еще. Шло время, девушки на фотографиях становились старше. Они были сняты вместе и порознь, дома, на школьном дворе, в каком-то парке. Анна везде была узнаваема, взрослея, она становилась все пленительнее, в ней появлялась женская манкость, так сильно зацепившая капитана. А у второй сестры на всех фотографиях зияли рваные дыры на месте глаз. Зубов не поленился досмотреть альбом до конца. Там стопкой хранились самые последние фотографии, сделанные пару лет назад. Видимо, Анна не успела, или, скорее, не захотела вклеить эти фото в альбом. Эти фотографии ничем не отличались от остальных. Прекрасная Анна и безглазая Ева.
– Выбрал? – Анна решительно захлопнула шкатулку и повернулась к Зубову. – Давай быстрее, мы же фильм хотели смотреть.
– Аня, ты знаешь, кто это сделал? – Зубов протянул ей одну из фотографий. – Почему во всем альбоме у Евы выколоты глаза?
– Я не знаю, – в голосе Анны сквозило недоумение.
Она взяла фотографию, и Зубов заметил, что руки у нее дрожат.
– Черт, действительно, выколоты. Но, Алеша, я не знаю, зачем Ева это сделала.
– Ева? Ты уверена?
– Ну, – Анна помолчала и нервно потерла виски длинными тонкими пальцами, – я фотографии не портила, а больше у меня никто не бывает. Только Ева.
– Она приходит к тебе? В твое отсутствие? У нее есть ключи от твоей квартиры?
Теперь Анна выглядела еще более удивленной.
– Ключи? Я никогда про это не думала. Я не давала ей ключи, если ты об этом. Но сейчас, когда ты спросил… пожалуй, я действительно замечала, что Ева побывала в квартире в мое отсутствие. Например, оставляла в мастерской новые картины. Ее картины.
– Но ты же сказала, она уехала год назад. За это время какие-то картины появлялись? И глаза… Когда она могла испортить фотографии?
– Я не знаю. – Анна чуть не плакала. Она вцепилась в руку Зубова, и ее пальцы были холодны как лед. – Ты же видел, ее картины составлены в углу. Я никогда их не рассматриваю, они такие жуткие. И альбом… Я никогда его не трогаю. В последний раз я открывала его, наверное, года два назад, когда убрала вот эти последние фотографии. Она могла испортить их еще тогда.
– А могла недавно, – мрачно сказал Зубов, – если на самом деле никуда не уехала. По крайней мере, далеко. И наведывается в город и в твою квартиру, в частности, когда ей заблагорассудится.
– Ну и что? Она же моя сестра. Между нами с детства нет особой близости, но от этого она не перестает ею быть.
Зубов немного подумал. Был еще один вопрос, от ответа на который зависело очень многое. Вот только знает ли этот ответ Анна.
– Скажи, а Ева могла иметь доступ к каким-нибудь сильнодействующим лекарствам?
– Ты думаешь, она употребляет наркотики? – Глаза Анны расширились, и она стала очень сильно похожа на женщину-олененка с черно-белых фото.
– Нет, я имею в виду медицинские препараты, которые отключают сознание, вводят в состояние наркоза.
– Ну откуда? – Анна даже рассмеялась от нелепости подобного предположения. – Ева у нас простая совсем, без образования. Для заработка могла и подъезды мыть, и улицы подметать. Откуда у нее доступ к лекарствам? За медикаменты у нас отвечает Липа, это она в больнице работает. Ну, или у Марии Ивановны что-то осталось. С тех пор, как она еще работала.
В психиатрической больнице не могло быть лекарств, используемых в анестезиологии. Там не делали операций, это капитану Зубову было понятно со всей очевидностью. А в крови у Бабурского и Зябликова были найдены следы именно такого препарата. Да и Мария Ивановна Бердникова всю жизнь проработала простым участковым педиатром. Но связи в медицинском мире у них обеих были, это точно, а потому совсем списывать их со счетов было неправильно.
Анна снова вцепилась в его руку, оставляя на коже следы ногтей.
– Алеша, – еле слышно сказала она, – ты знаешь, мне отчего-то так страшно. Мне кажется, произойдет что-то плохое. Очень плохое. Пожалуйста, люби меня. Люби меня так сильно, как только сможешь.
Зубов притянул ее к себе, запрокинул голову, нежно прикоснулся губами к наполненным слезами оленьим глазам, одному, второму.
– Ничего не бойся, – хрипло сказал он и начал расстегивать пуговки на ее шелковой, совсем не домашней блузке. – Я смогу тебя защитить. Я обещаю.
* * *
Липа закончила заполнять последнюю историю болезни, отложила ручку и потерла уставшие глаза. Сегодня она была с ночного дежурства, и дежурство выдалось, прямо скажем, неспокойным. Новая пациентка, поступившая всего несколько дней назад, доставила немало хлопот всему персоналу: и Липе, и медсестрам, и санитару.
На этом месте мысль сделала прыжок в сторону, сместившись с трудной пациентки на Егора Ермолаева, тоже санитара, ныне находившегося в отделении нейрохирургии областной больницы. Слава богу, парень вышел из комы, и его жизни ничего не угрожает. Пока неясно, сможет ли он восстановиться полностью после автоаварии, но хочется верить в лучшее. Егор был парнем простым, добрым и ответственным. Липе он нравился.
