За невеселыми мыслями он и не заметил, как доехал до больницы, припарковал машину все на том же пятачке за главным корпусом, почти бегом пересек двор, взлетел по лестнице на второй этаж, «для блезиру» постучал и тут же рванул дверь, так остро ему вдруг захотелось ее увидеть.
Липа стояла у окна, царапала что-то пальцем по стеклу и даже не оглянулась ни на стук, ни на шум открывающейся двери. Стас чуть помедлил, самую малость, а потом широкими шагами пересек кабинет, подошел почти вплотную, крепко обнял за плечи. Липа повернулась, но вырываться не стала. Он заметил, что глаза у нее грустные, почти больные.
Она чуть слышно простонала что-то и уткнулась лбом Стасу в плечо. Лоб был горячий, хотя Крушельницкий и не мог сказать, как определил это через толстую дубленую куртку.
– Что-то случилось? – спросил он встревоженно. – Ты чего такая?
– Случилось уже давно, – тихо ответила она. Подняла голову, уставилась ему в лицо своими невообразимыми глазищами. – А сегодня меня в полицию вызывают.
– Зачем? – не понял Стас. – Они и так тут у нас, по-моему, прописались.
– А теперь правила игры поменялись. Теперь они не хотят беседовать со мной здесь, а вызывают к себе.
– Но почему? Что изменилось?
– Откуда я знаю? Я же еще там не была. – Липа пожала плечами и этим же движением высвободилась из объятий Стаса. Он тут же испытал острое разочарование, потому что обнимать ее ему нравилось. – Я звонила в областную больницу, узнать, как там Егор. Так вот он полностью пришел в себя и, думаю, начал давать показания.
– И что? Ты-то тут при чем?
– Он видел меня рядом со своей машиной в тот вечер, когда ему перерезали тормоза. Мы столкнулись неподалеку от парковки. Он шел в соседнее отделение, а я возвращалась к себе. Я думаю, в тот момент он не придал этой встрече никакого значения, но у полицейских своя логика. И, боюсь, им мое нахождение неподалеку от фактического места преступления могло показаться подозрительным.
– А что ты там делала? – Стас внезапно начал волноваться, хотя ничего особо волнительного вроде как не происходило. – Подышать выходила?
– Скажешь тоже, – она тихонько засмеялась, хотя Стас не видел в своем вопросе ничего смешного.
– Липа, – он легонько встряхнул ее за плечи, чтобы заглушить этот смех, который вдруг показался ему слегка ненормальным. – Что ты делала на парковке и почему сразу не рассказала об этом полиции? Теперь они действительно могут решить, будто ты имеешь моду отлучаться с работы.
– Но я действительно отлучалась, Стас. – Теперь Олимпиада уже не смеялась, а была совершенно спокойна, и в этом спокойствии тоже чудилось нечто жуткое. – И в тот вечер, и очень часто по ночам. А полиции я об этом ничего не сказала, потому что мою машину целых два раза видели по дороге к месту преступления, и, если бы выяснилось, что я во время дежурств покидаю больницу, значит, алиби у меня нет. Ни на один из этих случаев. Понимаешь?
– Черт знает что. – Стас начал широкими шагами мерить небольшой кабинет, не в силах совладать с собственным волнением. – И где ты, позволь тебя спросить, была?
– Маму проведывала. Ты же знаешь, как я за нее волнуюсь. Иногда по ночам, когда я на дежурстве, на меня накатывает страшная тревога, почти паника. Я не могу ей позвонить, чтобы узнать, все ли в порядке, потому что она уже спит, и будить ее я не хочу. Она разволнуется, взбудоражится и потом уже не уснет до утра. Но и оставаться один на один со своей тревогой я не могу. Она жрет меня изнутри, я просто физически начинаю ощущать, как схожу с ума. Поэтому в таких случаях я вызываю такси к больничным воротам и быстренько еду домой. Туда-обратно. По ночным улицам всех дел минут на двадцать.
– Но почему на такси, а не на своей машине?
– Не хочу посреди ночи заводить мой тарантас, выезжать из ворот, рисковать заглохнуть где-нибудь по дороге. Ты же знаешь, что моя машина все время ломается, и это гарантированно привлечет ко мне внимание. Именно поэтому я предпочитала вызывать такси. В те ночи, когда убили Игоря и того старого владельца художественной галереи, я вообще не подходила к стоянке. И знать не знала, что моей машиной кто-то пользовался. Но когда полицейские сказали мне об этом, я испугалась – вдруг этот человек снова «одолжит» мою машину, чтобы совершить преступление. Иногда я в течение дня или ночи наведываюсь к ней по нескольку раз. И именно в этот момент Егор меня и встретил.
Она замолчала и перевела дух. Стас тоже молчал, осмысливая сказанное. Умеет Липа удивить и шокировать в самый неподходящий момент!
– Напрасно ты об этом молчала. Это очень плохо, – наконец, вынес свой вердикт он. – Однако преступлений ты не совершала, ни одного, мне это совершенно очевидно, и полицейские рано или поздно тоже в этом убедятся. Поэтому сегодня, когда ты пойдешь на эту беседу, признайся во всем и ничего не бойся. Это не трагедия, а рядовая неприятность. Переживем.
– Точно переживем? – жалобно спросила она. В эту минуту взрослая и умудренная опытом Липа, врач-психиатр с пятнадцатилетним стажем, отчего-то была похожа на маленькую девочку. – Наверное, если поднять данные служб такси, то можно выяснить, когда и куда я ездила. Это уж не очень часто бывало. Только когда мне становилось тревожно за маму.
– Лучше бы ты в эти моменты звонила мне, – мрачно сказал Стас. – А еще лучше просила меня у вас ночевать, когда ты уходишь на дежурство. А таксисты – никакое не алиби. В конце концов, ты могла ездить домой для отвода глаз. Вдруг кто-то бы увидел, как ты ночью идешь к воротам. А так ты вполне могла доезжать до дома, заходить в подъезд на минуту, затем приезжать обратно, спокойно дожидаться, пока такси уедет, а потом садиться в свою машину и отправляться на черные дела. Так что таксисты тебе не помогут.
– А кто поможет? – Голос Липы звучал испуганно, как и положено маленькой девочке. – Стас, ну ты не думаешь, что всех этих людей убила я? И на Егора покушалась?
– Я не думаю, – рявкнул Стас. – Но то, что ты запутала все до невозможности, отчетливо вижу. Господи, Липа, ну, как можно быть такой неразумной! Зачем ты во все это вляпалась, скажи мне на милость?
– Не кричи на меня…
В ее голосе послышались слезы, и Крушельницкий сразу остыл. Еще не хватало, чтобы она плакала. Он снова прижал Липу к себе, крепко-крепко, чтобы у нее не получилось вырваться. Впрочем, она и не пыталась. Стояла спокойно, прижимаясь лбом к отвороту дубленки.
– Ты Лагранжу не звонила? – спросил он, чтобы сменить тему. – Вроде как он обещал над чем-то подумать. Глядишь, и надумал чего. Вдруг он сможет раскрыть это преступление силой своей аналитической мысли. А? Мы тут гадаем, переживаем, а он р-раз и догадается. Как думаешь?
– Мне тоже пришло в голову, что он что-то понял, – медленно сказала Липа. – Я собиралась к нему заехать сегодня после приема. Но не смогу. Мне ж в полицию надо.
– Значит, так, – решительно сказал Стас. – Ты езжай в полицию, а я отправлюсь к Францу Яковлевичу. Поговорим с ним с глазу на глаз. Глядишь, он мне расскажет что-то не предназначенное для твоих нежных ушей. Ты же у нас натура трепетная, и Лагранж про это прекрасно знает. А когда ты освободишься, то тоже приедешь к старику, ему всегда в радость лицезреть твою мордашку. Договорились?
