Неожиданно он вспомнил свой букет, подаренный Анне в первый вечер их знакомства и собранный талантливой владелицей магазина «Мир цветов». Сухие коробочки мака были в нем. Символ безумия. Букет оказался пророческим.
– У человека с агрессивными видами безумия после первого совершенного преступления сносит крышу окончательно, – ответил Крушельницкий. – Эмоции, испытываемые при убийстве, становятся наркотиком, а также мощным афродизиаком. Думаю, что не ошибусь, если предположу, что после каждого совершенного убийства резко возрастало либидо, а вот когда с момента преступления проходило какое-то время, половое влечение ослабевало. У Анны это могло проявляться слабо, а вот вторая субличность становилась просто одержима идеей нового преступления. Почва для них была подготовлена еще в детстве. Тема осознанности выбора способа собственной смерти стала для лже-Евы такой же доминирующей, как когда-то у ее матери. И жертвой этой одержимости стали супруги Бабурские и наш коллега Игорь Зябликов, да и сама Ева тоже. Она же всегда говорила, что ей не сносить головы, так в итоге и вышло. Мальчик Егор тоже выжил чудом.
– А что бы стала делать Анна, когда все участники того злосчастного разговора оказались бы мертвы? – тоже мертвым голосом спросил Зубов.
– Не знаю, и никто не знает. Вполне возможно, что субличность успокоилась, решив, что выполнила свое предназначение. Или, наоборот, отправилась искать новых жертв.
– И вы все это поняли только сегодня? – зло спросил Зубов. – Вот вдруг, в одночасье.
– Ну да. – Крушельницкий пожал плечами. – Я все пытался определить, что имела в виду Липа, говоря о неправильно раскрытых скобках, и заново проанализировал ту информацию, которой владел Лагранж. Истина была похожа на удар грома, но в свете поразившей меня молнии я увидел все факты, которые четко легли в отведенные им ячейки.
– А вы когда поняли? – Зубов повернулся к Олимпиаде.
– Тоже не сразу. Я видела, что вы подозреваете меня, но у меня было перед вами одно преимущество, я точно знала, что ничего подобного не делала. Я много лет подозревала Еву в душевном расстройстве, но все встало на свои места именно тогда, когда я поняла, что Лагранж не мог ошибиться. Не мог, вот и все. Тем более стало известно о смерти Евы. А раз так, то все сошлось именно на Анне.
– Почему вы сбежали из квартиры во время обыска?
– Я знала, что вы мне не поверите. Все было против меня, в первую очередь найденный тиопентал, который лже-Ева подсунула скорее всего одной из ночей, когда я была на дежурстве. Я понимала, что вы на ее стороне, и мне нужны были серьезные доказательства. Тогда я позвонила Борису.
– И вы сразу согласились помочь? – спросил Лавров у Савельева.
– Я был виноват перед Липой. Пусть не специально, сердцу ведь не прикажешь. Я очень любил Еву и был готов вернуться к ней, если бы она захотела. Но она не хотела. А теперь ее больше нет. Липа позвонила и сказала, что я должен ей помочь в память о Еве и для того, чтобы поймать ее убийцу. Конечно, я согласился.
– Вы помогли достать тиопентал?
– Нет, я уже вам говорил. Видите ли, я, наверное, тот единственный человек, который всегда опознал бы Еву среди тысяч других двойников. Для меня она была единственная и неповторимая. А лекарство… Я думаю, Аня могла достать его через Гришу.
– Кого? – искренне удивился Лавров.
– Моего коллегу, Григория Маркова. Они какое-то время встречались, я их познакомил. А потом что-то не сложилось, и они расстались. Но Гриша, как бы это выразиться, много на что способен за деньги, особенно за большие деньги.
– Вы обращались к Маркову? – спросил Лавров у Анны.
Та затравленно посмотрела на него, а потом на Зубова.
– Я не помню, – с отчаянием выкрикнула она.
– Ладно, сами узнаем, – мрачно сказал сыщик.
Своего друга и коллегу ему было отчаянно жалко, и он понимал, что дальше будет только хуже. Ужас понимания обрушится через некоторое время, когда пройдет первоначальный шок, и дальше с этим ужасом придется жить. Но он знал, что Зубов справится.
– В общем, давайте уже закончим, – устало сказала Липа. – Когда Борис согласился мне помочь, я позвонила Анне и сказала, что решила перед арестом повидаться с ним, потому что вообще мечтала бы только о том, чтобы умереть в его объятиях. Я знала, что эта ключевая фраза вызовет из подсознания Еву. Так и случилось. Она отправилась сюда, зная, что у нас встреча, и собираясь нас убить.
– Вы поступили необдуманно, не поставив нас в известность, – с упреком сказал Лавров. – Если бы не Станислав, то мы могли бы приехать слишком поздно. Зачем вы вообще подвергали себя такому риску? Не помнили, что произошло с Бабурскими?
– Они не ожидали нападения. Думаю, что Михаила Валентиновича лже-Ева купила предложением устроить жене сюрприз. Зябликова позвала на встречу от имени его любовницы Светланы Калининой, а Ольге Аполлинарьевне вообще ввела препарат во сне. Они не были готовы к тому, чтобы сопротивляться, а мы были. Кроме того, я все-таки психиатр со стажем, я была уверена, что смогу вызвать субличность Анны до того, как Ева нанесет удар. Вы просто мне помешали это сделать.
– Алеша, – тоненький голос в комнате прозвучал неожиданно громко. Так громко, что все присутствующие вздрогнули. – Алешенька, посмотри на меня.
Зубов повернул к Анне измученное, словно постаревшее за один день на десять лет лицо.
– Что? – спросил он и поморщился, словно с трудом выталкиваемые изо рта слова причиняли ему нечеловеческую боль. – Что ты хочешь мне сказать, Аня?
– Я не помню ничего из того, что тут сказано, – сказала она. – Я знаю, это звучит не очень убедительно, но я не могу ни подтвердить это, ни опровергнуть. Одно я знаю точно, Ева действительно всегда со мной, с самого детства.
– Аня, тебе придется пройти судебно-психиатрическую экспертизу, которая точно покажет, больна ты или нет. Если да, то тебя ждет не наказание, а лечение. – Голос Алексея сорвался, и он с ужасом понял, что сейчас заплачет.
– Нет-нет, я не об этом, – торопливо сказала Анна. – Я о том, что я не хочу. Ева всю жизнь боялась психушки. Она была уверена, что Липа собирается ее туда засадить, и вот теперь, по иронии судьбы, это ждет меня. Но я не хочу, Алеша.
Лавров почувствовал, что от сцены, которой они все стали свидетелями, даже у него заходится сердце. Ему казалось, что на месте Зубова он бы сейчас просто упал замертво. Алексей же просто закрыл лицо руками, не в силах справиться с эмоциями. Олимпиада сделала шаг к сводной сестре, но та выставила вперед руку, останавливая ее.
– Я не договорила. Липа, пожалуйста, дай мне это сделать. Это то немногое, о чем я прошу. – Кивнула, увидев, что та остановилась. – Алешенька, посмотри на меня. Помнишь, ты спрашивал и у меня, и Егора, что именно сказала в том дурацком разговоре я. Как я хотела бы умереть?
Зубов отнял ладони от лица и посмотрел на Анну, в его взгляде уже не оставалось совсем ничего человеческого.
