Когда мы подъехали ближе, они увидели маску и плащ Багрянца и отступили на пару шагов, но все еще заграждали нам проезд.
— Дорога должна быть открыта, — властно произнес Багрянец: звук из-за маски казался жестяным.
— Пусть жреческое существо извинит, но дорога в горы закрыта. Там могут скрываться опасные темножители.
— Не свойственно, чтобы оценка принадлежала тем, кому не дано знать. Дорога обязанности была поставлена и ведет туда, куда должна.
— У эскорта нет флажков, — упирался стражник. — И на них нет предписанных одежд. Я должен увидеть подорожные бумаги или глейт.
— Дела храма имеют собственное течение. Затруднения вызывают гнев и наказания.
— Прости, жреческое существо, — сказал всадник и опустил копье. — Глейт.
— Что ж, — вздохнул Сноп. — Если нельзя по уму…
Одной рукой он перехватил копье всадника и дернул его вперед, после чего рубанул горизонтально, через горло. Еще до того, как всадник свалился с коня, мы отбросили плащи и подняли арбалеты. Звон тетив прозвучал почти одновременно, как быстрый ритм барабанчика. Второго, кто блокировал нам проезд, две стрелы буквально смели с седла, я выстрелил в стоящего с моей стороны дамбы, и тяжелая стрела расколола ему череп, что разлетелся, как перезрелый плод, но Ньорвин промазал по стражнику, в которого целился. Солдат сорвался в галоп, а Сноп поднял свой арбалет и попал ему в затылок. Всадник упал на конскую шею, а потом свалился, будто мешок, на землю.
Адептка в желтых одеждах и с бритым черепом убегала через поле, отчаянно крича и шлепая сандалиями по мелкой воде. Сноп оглушительно свистнул сквозь зубы, а Бенкей рванул галопом, догнал и, склонившись в седле, рубанул девушку по голове. Она пробежала еще несколько шагов, а потом упала лицом вниз, подергивая ногами, и в мутной воде вокруг ее тела расползлось красно-коричневое пятно.
Я соскочил с седла, подошел к стоящему на коленях человеку и рассек ремни, которыми его запястья были привязаны к коромыслу. Попытался вынуть у него камень изо рта, но не сумел. Он продолжал трястись и даже не пытался подняться.
— Убегай, — сказал я ему. — Убегай в горы.
Он развернулся ко мне, а после вдруг схватил меня одной рукой за запястье, а второй за пояс и наделся на мой меч. Камень приглушил его крик, а вытаращенные глаза помутнели. Я отскочил, вырывая клинок, а несчастный скатился по дамбе.
Все остальные продолжали стоять на коленях с обращенными к земле лицами, с ладонями, сомкнутыми на затылке, и ни один не сдвинулся с места. Только вокруг бились на ветру храмовые флажки. В остальном стояла тишина.
Мы уехали, и до той поры, пока ни поглотили нас горы, не встретили больше никого.
Единственным следом присутствия человека был воткнутый в середину тракта флажок с надписью «ЗАПРЕЩЕНО».
Мы ехали долиной между горными вершинами, среди карликовых хвойных деревьев. Со всех сторон стояли скалы и осыпи, а над головой было небо. Несколько раз мы смотрели на карту, на которой Ульф обозначил нам, где находится долина кирененцев, но он-то смотрел сверху, а мы снизу и не могли ничего распознать.
Мы кружили между вершинами и скалами уже второй день — и без всякого успеха.
Мы не встретили ни человека, ни зверя, лишь порой над нами кружили орлы. Но вот как-то мы услышали сигналы барабана. Далеко, искаженные эхом, но отчетливые.
— Все патрули вызваны в Баракардим, — перевел Багрянец. — Это может означать, что они нашли убитых стражников. Есть надежда, что вы никого не встретите в горах из ваших врагов.
— «Не встретите»? — спросил я.
— Тохимон…
— Говори, что должен сказать, — ответил я.
— Пришло время мне отправиться своей дорогой. Мне Ульф предназначил кое-что другое. Но я вам кое-что посоветую, потому что меня учили иначе читать образы мира, чем делаете это вы.
— Слушаю, — кивнул я.
Багрянец посмотрел на разложенный шелк.
— Вы должны объехать вот эту гору с плоской вершиной и дальше идти на запад, вдоль потока, который должен там быть, а потом на север. Наверняка ваши люди охраняют свою долину и присматривают за ней. Они узнают о вас раньше, чем вы о них. Достаточно будет просто оказаться поблизости. А это, если тут все правильно обозначено, находится в стайе к северу.
— Мы можем поехать как туда, так и в любое другое место, — гневно бросил Сноп.
— Не знаю, увидимся ли мы когда-либо, — сказал я спокойно. — Но я хочу, чтобы ты знал: несколько раз ты нам помог. Не знаю, начал ли я тебе верить, но я доверяю Ульфу. Поэтому иди своим путем и сделай то, что он тебе приказал. Получишь еду и баклагу.
— Я справлюсь, — заявил он. — Мне бы только добраться до любого из селений. У меня есть слово, которое будет послано языком барабанов в столицу, а потом придет подтверждение. Тогда я со всеми удобствами и с эскортом буду отослан самой быстрой повозкой, потому что пророчица ждет вестей от меня. Прощайте, друзья Ночного Странника. Знайте, что единственное, о чем я жалею, это то, что не сумею еще раз увидеть его перед смертью. Но я радуюсь, что вообще его встретил.
Он уехал, а я смотрел вслед Багрянцу со странным чувством. Когда фигура его исчезла среди скал, мне показалось, что шансы наши уменьшились. Не то чтобы я его полюбил, но он разбирался в мире Праматери, и его советы нам очень пригодились бы.
Мы поехали туда, куда он сказал, а потом переночевали на уступе скалы недалеко от водопада: стало уже настолько темно, что мы быстро закончили бы на дне пропасти.
Но утром мы все еще не понимали, куда нам ехать дальше.
— Может быть, и так, как он сказал, — отозвался Сноп. — Наши люди уже могут за нами следить. Смотрят на нас, только не знают, кто мы такие.
— Бенкей? — появилась у меня идея. — У тебя же есть флейта.
Тот взглянул на меня так, словно я был не в себе.
— Есть, — ответил. — А тебя приперло на песенки?
Я кивнул и глотнул воды с морским медом.
— Сыграем. Сыграем какую-то песню, которая будет настолько кирененской, что узнает ее всякий.
Сноп сморщил лоб, а потом медленно кивнул.
— «Цветущие сливы»? «Воздушные змеи-любовники»? Это знает любой кирененец.
— Но не я, — сказал Бенкей.
— Потому что ты не кирененец, — я протянул руку, а он вынул из сумки флейту и подал мне.
— Звучать будет так себе, — сказал он. — Для вашей музыки нужен другой звук. Более стонущий и печальный.
— Сам ты стонущий и печальный, — ответил я. — Это настоящая музыка, не эти твои пустынные вопли, словно кто тянет шакала за хвост.
Я сел и несколько раз подул, для пробы, во флейту, а потом принялся играть скальным валунам, осыпям и плещущему водопаду. Сперва это и правда звучало странно, но после нескольких попыток я играл попеременно «Цветущую сливу» и «Любовников» так, что всякий, кому были известны эти песенки, должен был бы их узнать.
