На первом этаже я сразу же вынул меч и выскочил на подворье. Меня тотчас окружили, дергая за куртку и задавая множество вопросов.
— Он… там… на башне… они сражаются… Деющие… — выталкивал я из себя. — Идут мертвые! Мы должны их задержать! Не пройдут… К оружию!
Это последнее я выкрикнул резким голосом командира. Они сразу же развернулись во все стороны, срывая со спин щиты и выставляя мечи.
Мы были Ночными Странниками. Мы умели делать то, что не умели другие. Исчезать в темноте, в снегу и листве. Взбираться по гладким стенам скал, открывать затворенные двери. Убивать скрытно, бесшумно и быстро, словно змеи. Мы умели внезапно ударять и исчезать.
Но в столкновении с не ведающими боли, нечеловечески сильными воинами, которые должны использовать всю силу жизни до следующего дня, когда единственным способом убить противника было отрубить ему голову — мы были не больше неполного хона пехоты.
Всего лишь. Даже не хон — нас осталось семеро, поскольку Ньорвин был подле Фьольсфинна, чтобы объяснять ему то, что говорит кирененский сигнальщик. Как и Братья Древа, которые были Ночными Странниками. Они сражались под Башней Воронов, охраняя Фьольсфинна.
Над нами гремело и трещало небо, сияло отвратительное солнце Деющих из молний.
А потом затворенные ворота на площадь разлетелись в щепки.
Ворвавшиеся не искали и не спрашивали дороги — они прекрасно знали, где башня.
Только у троих из нас еще были арбалеты и стрелы.
Остальные могли разве что защитить их строем из небольших щитов разведчиков.
Времени хватило на один залп. Точный. Трое мертвых упали на бегу на брусчатку с разбитыми черепами, напоминавшими растоптанные дыни на рынке.
— За Н’Деле! — орали мы, выхватывая мечи. — Огонь и Древо!
Наверху Ульф в одиночестве отталкивал молнии, ему нужно было время.
Мы были лишь горсткой легкой пехоты, защищающей вход в Башню Шепотов.
Что мы могли сделать?
Мы стояли за щитами, а оставшиеся позади сражались как могли — в такой-то тесноте.
Грюнальди перерубил топором голову мертвого Змея вместе со шлемом, но острие застряло где-то между челюстями, и вырвать его не удалось.
Мы столкнули их со ступеней, один свалился, и Спалле ударил его в шею, но перерубить хребет удалось только после второго удара. Их было много, они не чувствовали боли или усталости, им не нужно было пить или дышать.
Мы рубили, резали, пинали и били щитами. Их было десятки, но на каменных, заслоненных балюстрадами ступенях на нас могло нападать лишь несколько, а мы были Ночными Странниками, потому скоро перед воротами лежала кипа обезглавленных тел.
Вверху шла битва Деющих, и пылало небо.
Тут, внизу, живые сражались с умершими.
Ульфу нужно было некоторое время.
Нам нужны были силы.
Первым погиб Варфнир. Умерший прыгнул сбоку на балюстраду, а мой брат Ночной Странник ткнул в него мечом — и это была ошибка, поскольку тот ухватился за меч и за руку Варфнира, а потом стянул его за балюстраду с такой силой, что Варфнир вылетел в воздух. Когда он упал, те принялись его рубить, а я рычал от ярости и боли, кто-то держал меня за панцирь — я хотел бежать ему на помощь, хотя было уже поздно. Поздно для всего.
Перед глазами моими был красный туман, я хотел крови и смерти, и я метнул щит так, что тот воткнулся одному из них в шею, пусть и не отрубив головы, я же рубанул, держа меч двумя руками, и повалил двух, отрубив им сперва руки, а потом и головы, прежде чем остальные Ночные Странники втянули меня в свои ряды и заслонили щитами.
Вдруг умершие что-то услышали, поскольку издали жуткий вопль и наперли на нас с яростью, маша наотмашь мечами, и тогда я увидел, как Грюнальди перелетает через балюстраду после удара в бок, а Сноп — на другую сторону, с лицом, залитым кровью. И на ногах остались только я, Сильфана, которую я толкал спиной ко входу в башню, а по бокам — Бенкей и Спалле.
Неполный хон пехоты, а теперь — даже меньше. Четверо.
И тогда случилось.
К треску и громыханию ярящегося шара на небе мы уже успели привыкнуть, но вдруг раздался ужасный взрыв, от которого, казалось, затрясся весь Ледяной Сад. Буквально дрогнула земля. С северной стороны в небо ударили новые реки огня и сверкания, похожие на северное сияние: переливающиеся разноцветные текучие завесы, соединившиеся с отчаянно трещащими молниями в небесах — а через миг солнце Деющих распалось в страшном громе, а над городом встало гигантское, сотканное из ослепительного сияния древо, сразу же и исчезнувшее.
Пока это происходило, все стояли неподвижно и смотрели на небо. Помню, я подумал о близящемся конце и сунул руку в карман, где в последний раз нащупал шар желания. Подумал, что хотел бы, чтобы все мы еще раз сели за стол, как тогда, когда прибыли Люди Огня, и чтобы все сделалось как раньше. И в том громыхании, сверкании и ударах мне показалось, что мой шар желания делается мягким, словно воск.
Так мне показалось.
Потом установилась оглушительная тишина, в которой было слышно, как из окон осыпается хрусталь, а мертвые стали неподвижны, а потом начали валиться на землю. Падали на улицах, звеня доспехами и шлемами, сыпались со стен.
Мы сидели на ступенях, опираясь друг о друга, с лязгом уронив мечи, выпавшие из бессильных ладоней, — и сидели так довольно долго.
А вокруг была тишина. Сильфана посмотрела на меня и крикнула: «Ульф!», а потом мы кинулись к клетке и пустили воду на колесо.
Вот только я уже знал.
Двери наверху не были закрыты. Достаточно было их толкнуть.
На большой террасе дул ветер, посвистывая в углах башни, и отсюда был виден весь город. И тут не было никого.
Только пятно сажи между столбами. Пятно сажи.
Ничего больше.
Я оставил Сильфану на коленях в пепле и подошел к парапету.
Я смотрел на разбитые крыши и поднимающийся в небо дым.
В порту исчез столп воды и ветра, державший каменный диск, — лишь амитрайские галеры колыхались лениво, однако никто не натягивал на них катапульты. Войско стояло на торговых площадях, некоторые садились на землю, и никто не штурмовал опорную стену. Стояла жуткая тишина, а потом показалось обычное солнце и синее небо.
А они ушли. Не было уже Нагель Ифрии или короля Змеев, не было мастера Фьольсфинна, делающего чудеса изо льда, и не было Ульфа Нитй’сефни, Ночного Странника.
А потом с синего неба начал падать снег. Странный, ненормальный снег в середине лета, который не таял и был голубоватого цвета. Снег мне уже приходилось видеть, но этот был особенным. И понял, что это такой снег, после которого рождается новый мир, а старый оказывается позабыт.
— Когда я уходил, — сказал я Сильфане, что так и стояла на коленях в пепле с опущенной головой, — он сказал: «Помните обо мне».
