— Прости, дружище, — говорю я, расстегивая штаны. — Но нет другого выхода. Так нужно.
А потом Фьольсфинн засыпает. Вдруг, словно после укола. Я остаюсь в одиночестве с двумя погруженными в летаргию и двумя трупами. Сажусь на берег моря, гляжу в волны и безуспешно ощупываю карманы в поисках трубки, кисета и огнива. Ничего. Значит, даже если бы я не отложил меч в Башне Шепотов, все равно проснулся бы на острове без него, а потому можно и не винить себя.
А потом я слышу скрип повозки, запряженной осликом. Сперва вижу его как огромную, светящуюся фигуру, встающую на фоне неба, но с каждым шагом, когда он ко мне приближается, гигант, шагающий по воздуху, превращается в тень, отбрасываемую в небеса небольшой фигуркой на козлах повозки.
Се близится одноглазый карлик.
— Ты вроде бы поставил на меня, — говорю я.
Он соскакивает на гальку. Таинственный отсвет бесследно исчезает.
— Поставил.
— Тогда дай мне что-нибудь попить. И чего-нибудь перекусить, тоже было бы кстати. Не помню, когда ел в последний раз.
Он разворачивает чистую тряпицу, доставая сухую бесформенную колбаску, похожую на болонскую, вяленый сыр, пару краюх хлеба, посыпанных крупной солью, и какие-то травяные перья, которые я готов считать местным соответствием лука. Рядом ставит пузатый, оплетенный лозняком кувшинчик.
— Жаль, что у тебя нет еще и набитой трубки, — говорю я с полным ртом, пока он стоит в повозке и роется в корзине. Кидает мне сигару «Кохиба», упакованную в металлический футляр, и коробочку спичек. Я смотрю с недоверием.
— Не делай такого лица, мы вне мира, тут у меня немного ограничений, да никто и не видит. Технически говоря, я ведь типа бог.
Какое-то время я ем и не разговариваю, поскольку мне кажется некультурным говорить с полным ртом. А потом раскуриваю сигару и стараюсь вспомнить, такая ли она на вкус, как должна.
— Ты обещал мне пару объяснений, — напоминаю я.
— Обещал, но сомневаюсь, сделает ли это тебя счастливым.
— То, чего я не знаю, лишает меня покоя.
— А то, что сможешь узнать, лишит тебя сна.
— Ладно, почему мы так похожи? Это же невозможно. Нас разделяет целый космос.
— Это очевидно. Мы похожи, поскольку мы родственники. Происходим из одного рода. Только мы куда старше. Некогда большинство из нас утратили свои тела, и они начали распадаться, стареть, потому нам понадобилось немного свежей крови. Те, внизу, — они омоложены, они скрещены из нас и вас.
Получили вашу молодую кровь, получили начала ваших разных культур и мир.
— Меня выслали еще и затем, чтобы я узнал, что такое магия.
— И что такое магия? Сумел бы это сказать? Что? Что-то, чего нет? Или только что-то, чего ты не понимаешь? Для твоих приятелей там, внизу, в Ледяном Саду, все, что ты делаешь у себя дома, — чудеса, одно за другим.
— Ладно, это был простой вопрос. И я имел в виду, что оно такое в урочищах.
— Это остатки. Немного одичавшие и немного обезумевшие остатки.
— Какие остатки?
— Остатки старого мира. Тем он жил и из этого состоял. И это его уничтожило. Если можешь сделать что угодно почти из ничего — зачем развиваться? Зачем делать что бы то ни было? Обычные вещи можешь получить без усилия, а необычные можешь делать в таком масштабе — и они могут оказаться настолько безумными, — что становятся опасными.
— Но что оно такое?
— У тебя в голове есть слово-отмычка. Заклинание. У тебя много таких слов, что подобны шкатулкам. Вкладываешь в них разные вещи, закрываешь — и вот тебе решение. Больше об этом не думаешь. Сейчас я скажу, а ты закроешь это внутри себя в шкатулку и успокоишься. То, что мы зовем песнями богов, — это мнемоуправляемые нановекторы. Доволен?
Я молчу. В голове моей есть шкатулка. Закрытая.
— Управление мыслью?.. То есть что бы ни пришло мне в голову…
— Уже нет. Когда-то так и было, и это привело к катастрофе. Потому существует блокада. Мертвый снег. И специальные условия, называемые Песнью Людей. Пока ты можешь в них поместиться, пока ты в силах мыслить так точно, чтобы оставаться понятным — да. Что бы ты ни выдумал в этих границах, оно может появиться. Если у тебя есть эти нановекторы. А именно их ты почти выжег по всему Побережью Парусов. Что это должно было быть?
— Прежде всего — попытка уничтожить Деющих. Высокой ценой.
— Уничтожил ты их только здесь. На Острове Смерти. И если это то, чего ты хотел достичь, — ты этого достиг.
— Нанотехнология, управляемая мыслью. Иисусе… Если это попадет им в руки…
— Логический результат развития технологии. Прогресса. Дай ему немного времени — получишь подобный эффект. Нечто из ничего. Что угодно из чего бы то ни было. Это неминуемо. Магия? Любая технология — это магия. Все зависит от точки зрения.
— Именно об этом я и думаю. О людях, которые никогда не желают останавливаться. О Деющих на Земле. Тут их было лишь четверо. Там их — двенадцать миллиардов.
— Они мыслили таким образом, что никто не сумел им здесь сопротивляться.
— И потому вы держите весь этот мир в Средневековье? Чтобы люди не сумели формулировать приказов?
— Не только. Чтобы со временем не запустить собственный прогресс. Результат может оказаться только один. Один раз это уже случалось — и хватит.
— А кто вы такие? Кто таков ты, Воронова Тень?
— Я? Я дурак. Недоразвитый умственно и эмоционально. Мне скучны обычные дела развитых личностей. Я для этого слишком глуп. Потому я тоскую о материальном мире, в котором есть тело, существуют только два пола, где чтобы жить — нужно есть, а чтобы есть — нужно добывать и готовить. Где у людей есть простые потребности и радости. Физические. Это имбецильные дела, но только такие меня и радуют. Потому я спускаюсь к людям и развлекаюсь. Играю. У вас тоже есть такие, что не дотягивают до остальных интеллектуально. И им тоже поручают простые занятия, которые остальным неинтересны. Тут есть два мира. Один — в котором мы сохраняем памятники своей физической репрезентации. И другой. Истинный, которого ты не увидишь, поскольку он — лишь информация, поднимающаяся в атмосферу и проницающая планету.
— Ты — информация?
— Ты тоже информация. Вопрос в носителе. Это может быть белок, а может и туча атомов, поляризованных соответствующим образом, которая поднимается в атмосфере вместе с нановекторами. Я предпочитаю белок, потому что я дурак. Жизнь, опирающаяся на белок, кажется мне более настоящей, чем та, что опирается на запись информации. Более аутентичной.
— Если твои побратимы не интересуются белком, зачем вся эта культура внизу?
— Как раз она некогда была разработана как базовая на основе ваших культур. Могла бы быть несколько иной, но это нравится таким, как я. Развлекает нас. А существа, носители — их мы придерживаем на всякий случай. Потому что некогда мы подверглись частичному уничтожению и начали деградировать. Или же из сантиментов. Или про запас. Ну и для развлечения таких дураков, как я.
