— Вы видели Шепчущих-к-Тени?
— Мы пошли убить туда Змеев, именно это мы и сделали.
— Если вы живы, то можете провести ночь в нашем городке.
— Значит ли это, что вы, Люди Вороны, предоставляете нам гостеприимство и мир? Поручишься словом вашего стирсмана? Я не вижу его здесь.
— У Кунгсбьярна Плачущего Льдом есть более важные дела, чем торчать в ночи с чужими конями. Однако он ценит людей мужественных и имеющих что сказать, а ночи нынче морозны и длинны. Мы даем вам приют. Сядьте при нашем огне и за нашим столом. Стирсман — тоже человек достойный. Ты ведь не желаешь, странник, презреть его дом? Гляди, я желаю разделить с тобой глоток морского меда.
Мужчина поднял меховой бурдюк, заткнутый пробкой.
Ульф упорно и молча смотрел на него, прямо в глаза, пока тот не кивнул, а его люди не спрятали мечи в ножны. Нитй’сефни повернул свой так, чтобы клинок блеснул в свете лун — и тоже спрятал.
— Мы принимаем ваше гостеприимство, — сказал он. Потом взял бурдюк, напился, сунул пальцы в рот и свистнул.
Сигнал звучал: «Ко мне! чисто!» Не просто «ко мне!» означало, что готовится драка; «ко мне, на помощь!» означало, что дела совсем плохи.
Я встал из сугроба и потихоньку двинулся вперед с чуть опущенным арбалетом, видя, как из кустов выходят и остальные, как и я, облаченные в белое и черное, с полосами белого меха, и кольчуги, закрывающими лицо до самых глаз.
Последними появились Боярышник и Грюнальди, таща по снегу ледяной саркофаг. Мы сошлись со всех сторон прямо к нашим лошадям, не обращая внимания на стоящих между нами воинов.
Я высмотрел свободного скакуна, и только когда подошел к нему, поднял пружинистый предохранитель, что удерживал стрелу в ложе, снял ее и освободил тетиву.
Мы ехали довольно отвесным горным путем сквозь заснеженный лес, вдоль ручья, который мы прошли днем, а потом снова вверх.
Усадьба того, кого звали Плачущим Льдом, стояла над обрывом, на вершине скалы, торчащей среди леса, словно одинокий зуб в челюсти старика. Была она окружена чащей. Дальше вставали еще скалы, острые и поблескивающие, как битое стекло. Сама усадьба напоминала двор Сверкающей Росой, где я жил как невольник, только эта была выше и тут было больше построек из тесаного камня. Было тут и две башни под остроконечными шлемами, что выделялись на ночном небе, и еще — частокол, торчащий высоко из каменного вала. По сторонам от ворот в двух железных мисках, висящих на цепях, пылал огонь. Вокруг вершин обеих башен витали десятки горных воронов, наполняя воздух карканьем.
Муж, который ехал впереди, вынул оправленный в серебро рог и подул в него, а в ответ раздался столь же хмурый рев из-за частокола над воротами — словно два старых орнипанта перекрикивались в тумане.
Когда мы подъехали ближе, я видел, что Ульф осматривается, прикидывая высоту частокола, зыркает в сторону обрывов и внимательно глядит на надвратную башню, через которую нас впустили внутрь.
В саму усадьбу вела узкая дорога вдоль стены, с другой стороны от тропинки был отвесный склон. Дорога сворачивала у самой пропасти, только там и позволяя встать перед воротами. Перед ними не было рва, но непросто было представить, чтобы кто-то сумел приволочь сюда осадные машины или хотя бы таран. К воротам подходили, петляя между скальными выступами, без возможности встать строем, а перед самым входом, вдоль главного вала, тянулась щель. Был тут и подъемный мост на цепи, и ворота, сколоченные из толстенных балок и окованные железом, — вели они к каменной надвратной башне. Коней мы вводили внутрь коридором с каменными стенами, освещенным несколькими факелами, и в стенах я заметил узкие отверстия бойниц. Какие-то отверстия виднелись и в потолке, а по другую сторону была решетка из бревен, понизу окованная железом.
Это поселение более прочих из видимых мною здесь походило на крепость, если не считать Ледяного Сада. Форт наверняка показался бы уютным тому, кто сидел внутри и знал, что эти укрепления защищают от незваных гостей, но я входил внутрь и думал, что это довольно негостеприимное место. Я полагал, что выйти отсюда может оказаться столь же сложно, как и пробиться внутрь, и это нравилось мне меньше всего.
Потом мы ждали на первом подворье за воротами, стоя под карканьем воронов, что метались в ночном небе.
В стране, называемой Побережьем Парусов, это вовсе не проявление высокомерия. Большая часть поселений находится в отдалении от других, и потому внезапный гость обычно останавливается на безопасном расстоянии и ждет, пока его не пригласят внутрь. Если никто не выйдет спросить, чего он желает, и не пригласит за стены, гость проводит ночь там, где стоит, и уходит прочь — обычно в этом месте стоит шалаш или деревянный сарайчик, оберегающий от дождя и ветра, там есть место для костра и сухие дрова. Нас впустили за стены, но мы все еще были неожиданными гостями, и хозяевам следовало подумать, как с нами поступать. Это страна, где у людей нет иного закона, чем меч на боку, и они охотно им пользуются, а потому здесь есть немало такого вот рода обычаев, и это считается своеобразной вежливостью. Тот же, кто, по их мнению, ведет себя невежливо, живет обычно недолго.
— Наверняка захотят нас разоружить, — сказал Ульф, пока мы ждали, держа лошадей. — Отдаем мечи, щиты, у кого есть, луки и арбалеты, но ножи и укрытое оружие остается при нас.
— Согласно обычаю, оружие идет в кладовую подле конюшни, где запрут наших коней, а мы имеем право проверить, надлежащим ли образом за ними присмотрели, и увидеть, где именно находится та конюшня, — сказал Грюнальди. — Вот только не знаю, как оно будет здесь, поскольку эти Вороны живут слишком близко к границе Пустошей Тревоги и они не менее дики, чем Люди Медведи.
— Следовало поубивать тех и уехать, — сказал Скальник. — Мы должны возвращаться на корабль, причем быстро. Плохо сидеть так долго вне Сада. Мы должны вывезти отсюда Деющую. Что будет, когда она начнет просыпаться?
— Они отдали коней по доброй воле, — сказал на это Ульф. — И я знаю, что нам еще придется появиться в этих местах, а потому не хочу, чтобы нас преследовали, поскольку это слишком затруднит дело. Что же до Деющей, то вода онемения действует на нее, и она наверняка не проснется сейчас. Завтра получит новую порцию разведенного эликсира, а значит, будет спать до самого Сада. Это делает сам саркофаг. Так уж он изготовлен. И пока она внутри, ничего не случится. К тому же мы все измучены, и ночь под крышей будет только к лучшему. Нынче морозит. Мне и самому не слишком по нраву весь этот пир, но выхода нет. Держимся вместе, никуда не ходим поодиночке, даже в туалет, не рассказывайте ничего о том, что мы видели. При необходимости сказки стану рассказывать я. И осторожней с пивом. Пусть никому не придет в голову ужраться вусмерть или принимать участие в пьяных состязаниях. Не дайте себя спровоцировать, пейте осторожно и смотрите в оба. Мы должны выжить, а утром исчезнуть, прежде чем они похмелятся, и все. Саркофаг забираем с собой, не спускать с него глаз. Заверните его в попону, чтобы не бросался в глаза.
