— Он не сразу понял, что мы за ним идем, — объяснял Грюнальди. — Тех двоих подле первых дверей достаточно было оглушить и попросить, чтобы один повел нас дальше. И только внизу мы повстречали других, жутко негостеприимных, и их пришлось поубивать. Увы, палача тоже.
— Хорошо. Спалле, перевяжи хорошенько Вьюна. Филар и Боярышник, соберите эти бесхозные мечи, и в колодец их. Собирайте наше — и ходу.
Четыре мрачных воина появились, ведя оседланных дополнительных лошадей.
— Хорошо. Грюнальди, проверь их, не дали ли раненых. Если так случится, ваш стирсман заплатит ухом.
— Нормально. На торге я бы их не купил, но сойдет.
— Может, вы могли бы метнуться в кладовую для гостей над конюшней за нашими мешками? — спросил мужик из подвала. — У меня там любимая костяная зубочистка.
— Увы, — ответил Драккайнен. — В Саду купишь себе другую.
— Мои вещи тут, за дверью, — указал Н’Деле на помещение, из которого вышел. — По крайней мере, те, что самые важные.
Драккайнен всадил предплечье глубже под подбородок Кунгсбьярна и заставил его встать со стула.
— Ну давай, медвежонок, встаем. Руки вперед. Спалле, свяжи. Запястья и большие пальцы. Выходим. Пеший сторожевой строй, коней наружу, на бока — щиты. Саркофаг и я с заложником в центре. Филар, Боярышник и Скальник — арбалеты. Н’Деле и мужик с зубочисткой — арьергард. Спалле, покажи им, как выглядит сторожевой строй. Ваши мешки у вас? К воротам. Ты, медвежонок, ведешь кратчайшим путем, и никаких шуточек по дороге, а то я вырежу тебе глотку, а потом сожгу весь этот сортир. Я — Деющий. Песенник. А сейчас — разъяренный Песенник. Вколоти это в свой завитой лобешник: я не просто зарежу тебя, я тебе и двух досок на крест не оставлю. Только рыпнись.
У ворот было пусто. Лишь квадратная площадка между домами тесаного камня, светильник на цепи, наглухо закрытая решетка — и поднятый мост, заслонявший вид. И карканье страдающих бессонницей воронов, что мечутся в зимнем небе.
Драккайнен дернул Кунгсбьярна на себя и сделал ему еще один неглубокий разрез ниже предыдущего. Плачущий Льдом коротко заскулил. Трясся, как в горячке.
— Я начинаю и правда сердиться, медвежонок, — рявкнул разведчик. — Ворота должны быть отворены. Давай.
— Открыть ворота! Дайте им выйти! — завопил стирсман Воронов так, что по площади пошло эхо, а птицы на миг замолчали.
Ничего не случилось. Только где-то позади Вуко услышал тихий скрип, какой издает механизм свитых, скрученных волокон и напряженный кусок стали.
— Цифраль, время — стоп!
На этот раз снежные хлопья замерли сразу, установилась тишина, а вороны застыли как темные, темнее черного, пятна.
Драккайнен пробрался в конец строя, осторожно, чтобы никого не коснуться.
— Вуко, ты себя прикончишь, — отозвалась Цифраль.
— Не мешай, pimppi, я работаю.
Он вошел под галерею, миновав несколько человек, притаившихся с луками за деревянными колоннами, и взошел по ступеням, отвесным, словно приставная лестница, на второй этаж. Сзади, на галерее, прямо над воротами, увидел двух стрелков с арбалетами, куда более примитивными, чем его собственные: эти натягивались ногой при помощи стремени, а не интегральным трехходовым складным взводным механизмом — и наверняка более слабые, но, несомненно, чертовски опасные.
Тетивы, одна и другая, уступили под ножом как упаковочный бумажный шнур, но не изменили формы, а остались на месте, похожие на перерезанные провода. Потом, по этой же галерее, Вуко пробежался под ворота и поднялся еще одной лестницей в помещение, где был механизм, управлявший мостом и решеткой. Несколько бесценных секунд он изучал его — деревянные шестерни и каменные противовесы на цепях, — пытаясь понять алгоритм работы, а потом снял со стены арсенала запасной топор, вырвав при этом крюки, перерубил две цепи и оборвал два стопора. Все, к чему прикасался, металл и дерево, вело себя, как изделия кондитера. Бутафория из безе и карамели. Потом обнаружил еще одного типа с каким-то подозрительным котлом и копьем; тот таился над дырой коридора надвратной башни — Вуко аккуратно выпростал ему из-под одежды шарф (тот расползался в пальцах, словно паутина); вплел в зубцы одной из шестерен. Потом вернулся на площадь, раздавая притаившимся людям оплеухи, останавливая ладонь перед кожей.
А потом встал в строю и поднял ко рту ладони.
— Слушайте меня, Вороны! Я — Ульф Нитй’сефни! Ночной Странник. Деющий. Никогда более не переходите мне дорогу, иначе я вас уничтожу! До последнего ребенка! И никто больше не услышит о Людях Воронов! Весной придет великая война со Змеями и их безумным королем Аакеном, что может уничтожить мир. Я собираюсь его остановить, а потому не пытайтесь мне мешать!
Глубоко вздохнул.
— Ладно, малышка. Время — старт!
Снег сдвинулся, вороны закаркали, а на галерее сверху раздался звон лопающихся тетив. Арбалеты буквально взорвались в руках стрелков: один пал навзничь, с лицом, рассеченным лопнувшей струной, второму вырванный фрагмент спускового механизма ударил в рот, ломая зубы и втыкаясь глубоко в челюсть. С десяток притаившихся людей одновременно повалились бессильно на галереях вокруг всего дворища от невидимых жестких ударов твердого, словно железо, воздуха, что рвал их слуховые перепонки и выбивал глаза.
Стоящий в окружении своих людей, за стеной коней, Ульф властно поднял руку. Внутри надвратной башни раздался звон цепей, каменные противовесы с грохотом обрушились, в клюзах застучали звенья. Решетка поехала вверх, застряла криво, а мост с громыханием упал поперек пропасти.
Когда они проходили коридором, где-то наверху слышался хрип и спазматические удары пятками в пол, утихшие еще до того, как они выехали наружу.
Было темно и морозно, падал мелкий снег.
Дорога была открыта.
Они шли галопом в темноте, в свете лишь двух синих лун: первой в полнолунии, второй — во второй четверти; отряд походил на летящие по снегу лунные тени. Каменный тракт, мост, лес, заснеженная поляна еще с остатками лагеря, пятна крови, черные, словно смола, растянутые, ободранные до костей тела убитых, потом снова лес, вторая, заснеженная долина, деревья… Путь вел, словно пущенный задом наперед фильм. Не слишком быстро, чтобы не загнать лошадей и не падать на поворотах, но — достаточно быстро.
Драккайнен подпрыгивал в глубоком седле, пытаясь не потерять сознание и не упасть. Все тело болело. Он судорожно цеплялся за луку седла и несся галопом. В лесу едва ли не упал на шею Ядрана, чтобы избежать протянувшихся к нему хищных пальцев ветвей.
Единственным утешением было то, что Кунгсбьярн, едущий с мешком на голове и вцепившийся в луку седла связанными руками, колотился еще больше, раскачиваясь в седле, как болванчик.
Кони фыркали паром, как драконы, снег летел из-под копыт и приглушал топот.
Ехали. Драккайнен чувствовал, как колышется голова, как ломит мышцы голеней, которыми он обхватывал бока коня, а за каждым холмом открывался следующий, а в конце каждой лесной тропинки открывалась следующая котловина или следующий лес.
