А потом исчез в открытых дверях корчмы, погрузившись в ее шум. Вор же некоторое время стоял, покачиваясь, около дождевого колодца, а потом вдруг уселся и принялся отчаянно плакать, сморкаясь и плюясь кровью. Я решил, что он так может провести немало времени, потому отступил, держась в тени почти до самого входа в улочку, а после развернулся и двинулся домой.
По пути понял, что, несмотря на жалостливую сцену, не чувствую ни капли сочувствия или милосердия. Совершенно как если бы оказался свидетелем собачьей драки. Меня это испугало. Похоже, сердце мое успело окаменеть.
На следующий день я снял повязку и, к своему удивлению, увидел зарубцевавшуюся рану, словно прошло пять дней, а не одна ночь. Несколько раз сжал кулак — оказалось, что, несмотря на боль, я могу им работать. И я направился на Сольное Торжище.
* * *
Несколько следующих дней я провел, работая на улице, поскольку из-за холода, тумана и дождя на такого рода работы не находилось достаточно желающих, а потому и платили тут лучше всего.
Я выбивался из сил, ел только хлеб и реденькую похлебку, которую давали в гостинице, промерз до мозга костей, но заработал почти марку серебром.
Если бы не баня в моей гостинице и то, что после возвращения с работ я сидел там, в пару, окунаясь попеременно в горячую и холодную воду, все эти героические усилия закончились бы тем, что я слег бы с кашлем и жаром, а заработанные деньги ушли бы на знахаря и травника. Тем временем я, заработав немного денег, мог позволить себе пару дней передышки. Зашел в лавку с чужеземными товарами, купил орехов, сделал отвар и снова засел с трубкой в зубах над своими записями, а дух мой парил над высохшей рыжей землей стран Юга и заключал прошедшие времена в знаки на бумаге.
Но что-то во мне изменилось. Я уже не чувствовал потерянности и неуверенности. Ждал знака. Знал, что раньше или позже встречу Странника, упавшего со звездой. Я уже не пересчитывал по кругу новозаработанные деньги, не складывал их стопками и не прятал внутри посоха шпиона. Просто бросал их в неиспользуемую миску для супа, что стояла на самой высокой полке и которую было непросто заметить. Я уже понял, что для меня есть кое-что поважнее.
И именно тогда они до меня добрались.
Был мерзкий ветреный день, по небу ползли рваные свинцовые тучи, весь день было сумрачно, холодно и как-то тяжело. Я возвращался с работ глубоко внутри крепости, в горе, где несколько дней носил тяжелые, вонючие пласты сала морсконей и плоскуд, отрезанные широкими клинками на массивных рукоятях, что напоминали копья для борьбы с конницей, — из кусков этих вытапливали морское масло. Я то носил на плече куски, то резал, стоя в крови и жиру, а то мешал в больших булькающих котлах, где бело-красные куски медленно топились, образуя вонючую жидкость, что потом становилась маслом для ламп, смазкой для осей и многим другим.
За шесть дней мы перетопили все сало с подвод. Я снял тяжелый, вонючий кожаный фартук и теперь возвращался домой, богаче на девять шелягов, полагая, что не наймусь ни на какие работы в ближайшие три дня.
Город выглядел так, словно вихрь вымел с улиц всех его обитателей. Исчезли девки и торговцы с тележками, даже стражников было меньше — стояли они перед воротами или в подворотнях, укутанные в шерстяные плащи по самые уши, и опирались на копья. Только изредка кто-то пробирался мокрой мостовой, сжимая в горсти раздуваемые края плаща или капюшон, и сразу же нырял в какую-то из дверей.
Море было грозным, почти черным, поблескивало белыми гривами, пахло солью, водорослями и штормом. Громыхание и шипение волн, разбивающихся на укреплениях портов, было слышно даже в Кавернах. Ветер катил по улицам сломанные бочки и корзины, теребил рваные тряпки и мусор.
Я думал лишь о миске горячего супа, а потом о бане в «Волчьей Лежке», горячей, словно пустыни Внешнего Круга, а еще о том, что неплохо было бы взять туда кувшин морского меда и, может, встретиться с какой-нибудь из гулящих девок, что живут в нашей гостинице. А еще о моей комнатке, свете лампы, чарке отвара и о свитке.
Я не допускал, что они могут меня поджидать. Пошел напрямик, сам не зная, что выберу именно этот переулок. Полагаю, они следили за мной с самого утра и шли за мной, едва я покинул масловарню. Просто решили, что я оказался там, где они и хотели.
Улочка была узкой, каждые пару шагов поднималась ступенькой и бежала между стенами домов, в которых почти не было окон. То и дело ее пересекали поперечные, еще более узкие переулки на задах таверн и домов. Тут громоздились битые кувшины, бочки и корзины, лежал мусор. Если бы я прошел по ней до конца, то уперся бы в крепостную стену и вышел бы на улицу вдоль стены, потом свернул бы еще трижды и попал бы к задним дверям «Волчьей Лежки». Таковы были мои намерения.
На самом деле сумел я пройти только часть пути. Когда добрался до перекрестка с очередным закоулком, ветер, дующий в лабиринте, дохнул с такой силой, что я остановился и сделал два шага в сторону, влекомый напором воздуха. Именно потому снаряд из пращи разминулся с моей головой. Несмотря на отдаленный рык волн и завывания ветра, я отчетливо услышал яростное пофыркивание мальчугана. Это уже были не шутки. Попади он в меня, расколол бы мне череп. Я резко обернулся, но не увидел никого, а в густеющей тьме что-то мелькнуло между воротами и переулком, издав писклявый, раздражающий хохоток.
Еще один камень — кинутый рукой — прилетел спереди. Я увидел его очертания и сумел уклониться. Снова услышал топот среди теней и хихиканье. Кусок скалы со стуком покатился по брусчатке.
В тот день со мной была окованная железом палка, более удобная на этих улочках, чем посох шпиона, и еще нож следопыта, с которым я не расставался. Но больше оружия у меня не было. Трубка, наполненная отваром из лютуйки, при таком-то ураганном ветре не пригодилась бы. У меня в голове мелькнуло, что нынче — худший день для засады из возможных. Я был уставшим, у меня болели все мышцы, а к тому же еще этот ветер — выл в ушах и высасывал все силы.
Я двинулся вперед. Снова услышал хихиканье и топот. Махнул палкой, но та лишь пронзила воздух. Это были те, помладше. Должны были меня дезориентировать и отвлечь, но опасней всего были те, кто постарше. Детишки станут бегать вокруг меня, бросаясь чем ни попадя или пытаясь ткнуть меня, но открыто не нападут. И пока я не мог даже сообразить, сколько их собралось.
Две нечеткие фигуры вынырнули впереди, между бочек и корзин. Я крутанул в руке палку, ухватив за один конец и направив в сторону нападавших другой, окованный. Знал, что нельзя оставлять без внимания меньших, что бегали вокруг. Правила драки с несколькими противниками говорят, что таких необходимо выбить первыми. Противник посложнее заберет больше времени, и тогда такой вот малец может воткнуть тебе нож в бедро или подрезать сухожилия. А прежде всего — нельзя стоять на месте и нужно беречь спину. Снова кто-то проскочил мимо — и снова подальше от палки, но резанул меня, пробегая, и зацепил рукав куртки. Клинок скользнул по кожаной повязке, которую я носил под одеждой, не причинив мне вреда. Вокруг слышались топот и хихиканье.
