Он сунул руку за пазуху и вынул кинжал с полупрозрачным, словно лед, клинком.
— Взгляни, парень. Вот стеклянная смерть. Кинжал со стеклянным острием, что входит в тело, словно сталь, но сразу же ломается в осколки. К тому же он пуст внутри и наполнен… чем? Угадал, парень. Это чистый яд живой, взрослой жаловицы. Сумеешь ли представить себе, что такое смерть, когда в грудь втыкаются стеклянные осколки, а яд наполняет вены? Верно. Не сумеешь. Никто не сумеет. Именно потому искусство мастеров стекла из Ярмаканда остается на их острове и никогда его не покинет.
Он подошел к Н’Деле и направил кинжал тому в грудь.
— Нет! — крикнул я испуганно. — Скажу все, что захочешь! Сделаю, что захочешь, не нужно этого!
— О да, скажешь. Естественно, скажешь. Но медленно. Впереди у нас длинный разговор, но пока что нас ждет ритуал жертвоприношения. От того, что сделаешь, будет зависеть, как умрет твой друг. В муках от яда жаловицы или быстро? Под кнутом, а затем со стеклянным клинком в животе, если будешь молчать или врать? Но сперва мы должны накормить Праматерь.
Он кивнул двум Отверженным, которые выступили из темноты. Те отстегнули не сопротивляющегося Н’Деле от рамы и поволокли его в темноту.
Удулай же по очередному кивку жреца пошел вглубь пещеры, где встал над колодезным отверстием, из которого бил помаргивающий отсвет и доносилась песня — хор нескольких высоких голосов. Брякнули цепи, сверху съехала кукла жуткого демона, и если бы я не был в таком вот состоянии, то наверняка бы испугался, но сейчас мне было все равно. Удулай потянулся между развевающимися полосами муслина и достал оттуда кожаную упряжь, а потом начал в нее облачаться.
Двое измененных отстегнули мою цепь и потянули меня, совершенно безвольного, по коридору вниз. У одного из стражников был высокий череп, покрытый сверкающей белой кожей и красными наростами, похожими на жабры, а второй вонял козлом и постоянно скалил серебрящиеся, словно сталь, зубы, торчащие из лишенного губ рта. Я подумал, что наверняка уже мертв и попал теперь в ад державы демонов, вот только еще не до конца это понимаю.
Меня отвели в пещеру, где я раньше молился, ту, с вырезанной в стене нишей для алтаря и статуей Праматери. Статуя, освещенная множеством светильников, сверкала от воды. Раньше она казалась бесформенной и едва напоминала человеческую фигуру, но теперь, подчеркнутая светом и подвижными тенями, выглядела пугающе, даже глаза ее всматривались, казалось, в людей, стоящих поблизости, с накрытыми головами и означенными темными полосами лбами. Был это довольно мрачный взгляд чего-то жутко древнего, что выползло из глубочайших пропастей, чтобы пожирать и требовать жертв.
В стороне, за густой порослью каменных шпилей, я видел скорченных голых людей, глухо стонущих сквозь воткнутые во рты камни. Ноги мои сделались словно из железа, а измененные, вывернув мне руки, поволокли меня, тянущего стопы по земле, бросили на колени сбоку от алтаря и снова пристегнули мою цепь к железному кольцу на полу.
Отрубленные головы, что раньше украшали алтарь, были перенесены к постаменту вокруг статуи и смотрели на меня помутневшими глазами, словно рыбы на базаре.
Песня росла и опадала, а несколько десятков мужчин, которые дали себя соблазнить жестокой религией моей страны, вторили ей, подпевая без слов.
Жрец вошел в пещеру меж верными, что падали перед ним на колени и протягивали руки. Те, кто стоял ближе прочих, пытались целовать край его плаща. Напротив меня, по другую сторону от алтаря, стоял на коленях Н’Деле, скованный точно так же, как и я, трясясь и шипя сквозь зубы от боли. Я опустил взгляд, не в силах вынести этого зрелища.
У меня уже не осталось сил, я ничего не чувствовал, и казалось мне, что я не сумел бы ничего сделать, даже если бы вдруг оборвались сдерживающие меня цепи. Я стоял на коленях и равнодушно смотрел, как двое обнаженных до пояса измененных со знаком двух лун, начертанным кровью на груди, волокут первого из узников, отчаянно дергающегося, пинающегося и издающего вопли сквозь камень во рту.
Еще двое схватили несчастного за ноги, вчетвером они подняли его высоко над толпой, после чего растянули на алтаре. Жрец широко развел руки, держа в ладони взблескивающий стеклом Коготь.
— Нынче узрите истину! — крикнул он. Верные склонили головы еще ниже, целуя скалу под ногами. — Этот алтарь оросит кровь неверных, как вскоре — улицы этого проклятого города! Увидите сердца неверных, мы накормим ими Праматерь, а она пришлет одного из своих подземных демонов, который явится в своем жутком виде здесь, перед вами, и станет пророчить вам будущее.
Он взмахнул клинком к потолку, где находилась щель, соединенная с пещерой выше, где стоял Удулай Гиркадал, застегивая пояса упряжи, переодеваясь в одеяния демона и его маску. Когда наступит время, он спустится на веревке к обрызганному кровью памятнику, накормленному сердцами, и станет пророчествовать.
Истину.
Вокруг будет полно дыма и пара, будет таинственно сверкать пламя. Они поверят. Поверят во все. А потом пойдут убеждать других, заражать их своей истовостью и рассказами о том, что отныне никто не будет в одиночестве и никому не придется ни о чем заботиться, потому что храм даст ему все. Что не нужно будет завидовать, поскольку у всякого будет всего поровну.
А потом город падет. Чтобы все сделалось единым.
Мы проиграли сражение раньше, чем его начали. Хватит фокусов, дыма и зеркала, да еще рассказа о новом мире, где все будут одинаковы. Где все станут единым. О силе, которая дарует радость. Об огромном муравейнике, перед которым падет все живое, поскольку все вместе они — сильнее непобедимой армии. О пучке стрел, которого не сломать, в то время как одну любую сумеет переломить даже ребенок. А мы, что должны были обещать им мы — кроме того, что и всегда? Кроме зноя и переменчивой судьбы, в которой всякий должен выковать свое имя?
Жрец соединил руки над головой, сжав Клык, и откинул голову назад.
— Заткнись, несчастный дурак! — раздался вдруг некий голос. Мощный, но какой-то булькающий и шипящий. — У тебя нет никакой власти, мерзкий обманщик! Ты и твой каменный болван — ничто. Тут — Ледяной Сад!
Это говорила отрубленная голова Агнара Морского Ветра, лежащая на сверкающем, облитом водой постаменте. В толпе, замершей во внезапной тишине, раздались одинокие вопли ужаса. Жрец стоял неподвижно, глядя на шевелящую губами голову, и казалось, будто бы его продолговатая, сверкающая как ртуть маска обрела выражение удивления.
— Тут правит Древо! — крикнули мертвые уста Агнара. — Дух города не позволит тебе никого обидеть! Идет Ледяной Сад!
Раздался жуткий грохот, и скульптура Праматери с треском распалась на дымящиеся куски камня; одновременно жрец выше вскинул нож, а из темноты донесся хорошо известный мне звук арбалетной тетивы. Сеть в форме креста с грузиками на концах развернулась в воздухе, словно цветок, а потом упала на жреца, превратив его в сверток у подножия алтаря: он лежал, оплетенный тонкими веревочками и бьющийся, словно рыба.
