В тишине раздалось тарахтение взводимых арбалетов.
— Я могу и метнуть, — сказал жрец, поигрывая и размахивая кинжалом.
— Он нужен мне живым, — процедил Ульф равнодушно.
Ульф все еще говорил, когда Багрянец внезапно прыгнул в молниеносном выпаде, нанеся ему глубокий укол, который даже заметить было почти невозможно.
Я вскрикнул — и не я один. Крик мой потонул в ропоте остальных.
Ульф настолько же быстро развернулся пол-оборота в одну сторону, затем в другую, связав ладонь Багрянца в каком-то сложном хвате. Жрец кувыркнулся, забились на ветру широкие штаны, которые не успели с него сорвать, и тяжело грянул о землю. Нитй’сефни встал над ним, держа только за руку, но зато скрутив ее под странным углом. Потянул Багрянца и, не отпуская руки, обошел вокруг лежащего тела. Жрец заорал, после чего, шипя от боли, перевалился на живот. Попытался вырвать руку силой или встать, но Ульф шевельнул легонько запястьем, и с губ жреца снова сорвался вопль.
Кинжал покатился по скале, чудом не разбившись. Я подскочил и схватил его.
— Теперь его можно и заковать, — сказал Ульф. — Он уже ничего не сделает.
Я подошел к ним со стеклянным кинжалом в руке.
Присел подле обездвиженного жреца, который с ненавистью таращился на меня, прижатый щекой к камню пола.
Я сунул кинжал в его сторону и кончиком легонько дотронулся до его второй щеки.
— Слышал ли ты когда о мастерах стекла из Ярмаканда? — спросил я его.
Глаза Багрянца сделались большими, и я увидел в них страх.
— Ты этого не сделаешь! — выдавил он. — Нет!
— Я буду чувствовать радость, — кивнул я.
— Увы, не сможешь, — с сожалением произнес Ульф. — Я должен у него кое о чем узнать. По крайней мере, тебе придется отложить.
Я посидел так еще немного, глядя, как в глазах Багрянца ужас смешивается с надеждой и хитростью.
— Филар, прошу тебя, — сказал Ульф. — Я знаю, что ты чувствуешь, но есть вещи поважнее. Эта гнида может помочь нам выиграть войну.
Я встал, тяжело дыша, словно после неимоверного усилия. Спалле наложил жрецу вторые кандалы и забил штифт.
Тогда я развернулся к алтарю и пошел к дергающемуся в упряжи Удулаю Гиркадалу, который, увидев меня, замер — и я услышал, как на алтарь с плеском бежит его моча.
— Помнишь дом Сверкающей Росой? — спросил я. — Кое-что я тебе тогда обещал. Более того, обещал это же и другу.
Он открыл рот и принялся судорожно дергаться, дотянувшись наконец до пряжки.
Тогда я воткнул ему стеклянный клинок в грудь и обломал его у рукояти.
Прошло несколько секунд, прежде чем он начал кричать.
Он умер быстро, потому что на меня после удара свалился такой страх от сделанного, что я схватил арбалет и выстрелил ему в голову. Он повис на ремнях, покачиваясь и брызгая кровью на алтарь.
Ульф ничего мне не сказал, только смерил меня долгим взглядом, от которого мне сделалось стыдно за свой поступок.
— Когда мы принимаем методы врага, то перестаем от него отличаться. Я понимаю, что тебя пытали. Даже понимаю, что ты должен был его убить, но не таким же способом. Если мы начнем с радостью причинять смерть, то одичаем, как они.
— Верно, Ульф, — с раскаянием произнес я. — Вот только они недавно собирались убить этим клинком Н’Деле.
Верных Матери и пленников уже увели, стражники вынесли на носилках и укрытые окровавленным полотном трупы Отверженных, двое городских жрецов пели и обмахивали пламенем ритуального факела головы на постаменте, которые после упаковывали в кожаные мешки. Кто-то срезал упряжь с повисшим на ней телом Удулая.
В коридорах, освещенных стеклянными шарами, крутилось столько людей, что коридоры эти странным образом напомнили городские улицы: порой, чтобы разминуться, приходилось разворачиваться боком.
Мы вышли через круглое отверстие канала водостока, куда подставили лестницы, на квадратную площадь, где тоже было множество людей и стояли повозки. Они были изукрашены и оббиты символами Древа из серебряной жести, запряжены небольшими косматыми лошадками, которых в городе использовали для перевозки товаров — но эти были в прекрасной упряжи, с серебряными бляшками, удилами и налобниками с плюмажами из перьев.
— Будет процессия, — пояснил Ульф. — Через все, perkele, Каверны до Верхнего Замка. Конец предателям, конец запугиванию жителей, на улицах правит Фьольсфинн и городской тинг. В Кавернах тоже. То, что мы нашли в их тайниках — запасы оружия, драгоценности и золото, — едет на повозках, окруженное жрецами, трубами и флагами, верные — в путах за повозками, а все это охраняют стражники в полном обмундировании. А мы отсюда исчезаем. Это должно выглядеть как работа городской стражи, не наша. Нас нет. О нас только передают слухи, да и то — шепотом.
И правда, на подворье было полно стражников в шлемах и белых плащах со знаком Древа, а также городских жрецов в колпаках, ощетинившихся серебряными башнями и шпилями. Пойманных сторонников Азины сковали одного с другим длинной цепью за шеи, а мертвых Отверженных собирались волочить по улицам за повозками. Сносили сюда и различнейшее оружие и ценности, но мне казалось, что его многовато. Правда, чуть раньше я и сам отдал туда палицу и меч, отобранные у стражников, но как-то я не слышал, чтобы в Кавернах была эпидемия воровства оружия. Денег и прочих ценностей, как я полагал, тоже могло оказаться несколько ведер — но не груженые же повозки.
Когда я сказал об этом Ульфу, тот мрачно рассмеялся.
— Так нужно. Это такой… театр… не знаю нужного слова. Эти здесь вообще такого не имеют, а в амитрайском я слаб. Наверное, тебя такому учили, если готовили быть владыкой. Это часть политики. Владыка должен представлять свои деяния так, чтобы те производили впечатление, а слухи о них приносили пользу. Для такого некоторые действия необходимо преувеличивать, другие — преуменьшать, а все вместе представлять должным образом.
— Меня учили и тому, что это оружие — обоюдоострое. Легко к нему привыкнуть, и скоро все уже знают, что провозглашаемое герольдами нужно делить на два, а то и на десять. К тому же всегда и всем известно, что владыка врет и что на самом деле все совершенно иначе, нежели он говорит. И при этом страдает авторитет.
— Увы, бывает и так, что если повторишь ложь сто раз, то многие в конце концов в нее поверят. Мы останемся осторожными. Нынешняя ситуация исключительна. Нужно свести на нет все, чего этим уже удалось достигнуть.
Ночные Странники выволокли из колодца кожаный мешок со скованным Багрянцем. Куль был сшит из толстой кожи и снабжен прихватами, так что его легко могли нести четверо, а еще были на нем железные проушины, к которым мешок можно было привязать и обездвижить.
— Я думал, что мы поволочем его по скале, — заявил Варфнир капризным тоном.
— Он бы испортился и тогда ничего не сумел бы нам сказать, — ответил Грюнальди. — Там путь неблизкий, а еще лестницы…
