Гнев и вражда
и обида не спят;
ум и оружье
конунгу надобны,
чтоб меж людей
первым он был.
[5]
Sigrdrifumál — Речи Сигрдривы
— Эй! — орет доктор Пассионария Калло, колотя в двери. — Есть там кто?! Выпустите меня! Где я?! Кто вы?! Вы не имеете права меня тут держать!
За ее спиной порхают некие странные, сюрреалистические создания, не то стрекозы, не то младенцы — маленькие, не больше воробья, — на полу же вьется обезумевший плющ, ползает еще что-то, вода в стакане булькает и меняет цвета. Воздух дрожит от магии.
Пассионария вдруг теряет силы и запал, сползает спиной по едва различимым в стене дверям. Не плачет — просто глядит перед собой стеклянным взглядом. Сейчас впадет в бешенство и попытается разрушить помещение, то есть снова станет бросаться постелью, будто разгневанный павиан, метнет в стену стакан и кувшин с водой, перевернет тяжелый стул. Все остальное — круглое, мягкое, намертво прикреплено к полу и неуничтожимо. А потом комнату заполнят созданьица, будто из ночного кошмара. И так по кругу.
Я не понимаю, как там прибраться, пока в ней остается фактор «М», а потому небьющиеся стакан и кувшин стали первыми необходимыми изобретениями.
Иначе Калло закончила бы, бродя по битому стеклу.
— Ну, она хотя бы устает, создавая этих уродцев, — неуверенно говорит Фьольсфинн.
— Да где там, — цежу я со злостью, грызя трубку. — Все довольно нестабильно. Вернее, полустабильно. Оно слишком плотно, чтобы высосать его через кондёр, а потом распадается и снова проникает, само лезет в нее, пока она спит. Ты вытянешь лишь то, что есть в воздухе на базовой стадии. Я заглядывал в камеру за фильтрами, где все это дерьмо должно было бы кристаллизироваться в те твои цветочки: там уже должны бы цвести сады Семирамиды, а по факту — пяток несчастных папоротников. У нас тут клинический псих с тяжелым ПТСР, наделенный силой творения. Как будто у нас мало проблем.
— Ну, кое-чего мы достигли, — замечает он скромно, словно поработал больше нас.
— Тктчно… — я стараюсь, чтобы голос мой не истекал иронией, но получается так себе. — К утру будут пылающие Каверны и стены, увешанные отдавшими богу душу мутантами, угольщиками и трубочистами. Ты ведь их друг на друга натравил! Ты вообще читал ту свою речуху на трезвую голову?
— Никаких погромов не будет, — заявляет он решительно, чем стал бесить меня еще больше. — Богиня Древа четко это запретила, только ты эту часть не услышал. А я послал на улицы стражников, которые должны задерживать всех подозрительных.
— А потом что? Построишь в горах свой концлагерь Ёдок?
— Сказано же было: «чернота на ладонях». А они всегда окунали в миску лишь два пальца, указательный и средний на правой руке. Но никто непосвященный этого знать не будет. Кроме того, это очень специфический краситель, его легко идентифицировать. Не сажа, не смола, не сепия. Немного сажи там есть, но есть также человеческие жир и кровь, и всякие такие вещи. Те, кто просто грязен, будет торжественно освобожден, их с помпой отпустят законоречцы как людей невиновных и честных.
— А те потом поразбивают головы добрым соседям и получат от меня медаль, которую я немедленно спроектирую!
— Эту сеть нужно ликвидировать полностью, goddehelve! — теперь злится он: у него краснеет то, что осталось от лица под ледяной маской, увенчанной лесом башен. — Ты сам мне объяснял, что у нас война. Секта, которую ты разгромил, наверняка не единственная, и наверняка она не всем составом пришла на этот обряд. У тебя нет монополии на правильные действия. К тому же прибирать следует до конца, и именно это я и сделал. Свою часть, чтобы поддержать твою. Это и называется сотрудничество, Драккайнен.
Я чувствую усталость.
— Прости, у меня и правда нет монополии. Но я чувствую, что мы ходим по тонкому льду.
— Война, напоминаю. Если полагаешь, что мы не измажем рук…
— Мои уже грязны по локоть, Фьольсфинн, а очень скоро измажутся еще сильнее. И если даже мы каким-то чудом выживем и сумеем убрать или эвакуировать наших paskapää земляков, то я все равно сомневаюсь, что там, дома, Большой Брат купит мне лодку, винтовку, щенка, птичку и билеты на хоккей. Когда я смотрю в зеркало, то там, по ту сторону, вижу того, кто выглядит как идеальный козел искупления. Наша большая европейская родина — самая завравшаяся, нелояльная и брехливая сучка, какую только Земля видала.
— Да перестань ты дергаться, — заявляет он, вручая мне рюмочку своей бормотухи. — Всегда можешь остаться здесь. Еще одного такого они вряд ли пришлют.
— Я не дергаюсь, — бурчу я. — Я просто устал и не могу полностью во всем разобраться. Мне не хватает глобальной стратегической концепции. Я мучаюсь с небольшими частными делами и не понимаю, куда это меня приведет. Я тактик, не стратег. Это какие-то безумные четырехсторонние шахматы втемную, соединенные с техасским покером и русской рулеткой.
Я выпиваю, пыхаю трубочкой, откидываюсь в кресле. Я бы охотно нырнул поспать. Мышцы ног трясутся от усилий, в жилах все еще кипит адреналин, даже ладони трясутся. Всего-то пару часов тому назад я сражался в темных, вонючих каналах под городом.
— Мы не можем ее так оставить, — говорю наконец. — У тебя, кстати, есть микрофон? Позаботился о коммуникационной системе?
— Да, — отвечает он, словно в некотором сомнении. — Достаточно провернуть башку вон того дракона и сказать в его ухо. Но что ты ей скажешь? А вдруг она снова сбрендит?
— Наверняка хуже не будет. Что за дурацкая идея… Perkele, дракон с ушами.
Я встаю, подхожу к стене с окошком, что выходит на камеру Пассионарии Калло. Окно стрельчатое, обрамлено нишами, в которых стоят базальтовые не то драконы, не то грифоны. Посредине есть даже нечто вроде контрольной доски с драгоценными камнями, что, похоже, выполняют роль лампочек и кнопок.
Я поворачиваю птицезмеиную башку, украшенную по сторонам треугольными, обращенными назад ушами, и отвожу ее в сторону.
— Доктор Калло! — говорю я, одновременно слыша собственный усиленный металлический голос из соседнего помещения. Пассионария рефлекторно вскакивает на ноги, потом скорчивается, и некоторое время кажется, что она вот-вот потеряет сознание.
— Кто здесь?! Кто здесь?! Кто говорит?! Это ты, Пьер?
— Доктор Калло, вы все еще на Мидгарде, но в безопасном месте. Это переходный лагерь спасательного отряда. Вы находитесь на карантине, ждете эвакуацию. Существует опасение, что вы заражены ксеноморфным фактором. Карантин необходим. Прошу сохранять спокойствие.
— Выпустите меня отсюда! Немедленно! Кто вы такой?
— Меня зовут Вуко Драккайнен. Я прошу вас вести себя соответствующим образом, госпожа доктор. Прошу взглянуть вокруг. В комнате постоянно возникают явления, которые вызывают сомнения относительно вашего состояния. Мы не знаем материальной причины этих миражей и не знаем, с какими изменениями они могут быть связаны. В данной ситуации инструкция предусматривает карантин. Пока не будет принято решение о предохранительных мерах или пока ваше состояние не сделается стабильным, мы вынуждены исполнять инструкции. Мне очень жаль, мы постараемся доставить вам все, что в наших силах, чтобы обеспечить удобства, но вы ведь сами понимаете, что я не стану нарушать инструкции. Безопасность важнее всего. Таковы правила.
