— Спасибо, — сказала я и с поникшей головой побрела прочь.
* * *
Май уже расцветал в полную силу, и дни стали намного длиннее, но холм, в тени которого располагался наш городок, окутывал его сиреневыми сумерками быстрее, чем нам того хотелось. Я сидела на крыльце, положив подбородок на колени, и думала о Блэйне, чья ферма была ближе к центру долины. Там солнце баловало землю дольше и зеленые побеги уже стелились на глинистых полях. Затем я заставила себя подумать об Эрле. Помнил ли он о нас? О наших нуждах? Вернется ли он с новостями о финансировании, которые я так неистово хотела услышать?
Мне хотелось, чтобы мое сердце затрепетало при мысли о его возвращении, но вместо этого я ощутила лишь нетерпение и вздохнула. Почему мое сердце не слушается моего разума? Казалось, оно такое же упрямое, как рот Синтии, который отказывался открываться, когда ей нужно было декламировать стихи перед аудиторией.
За моей спиной скрипнула дверь. Я не обернулась. Послышались тяжелые шаги. Шорох длинной юбки. Я взглянула на свои гортензии, которые так и не зацвели, в тщетной попытке убедить себя в том, что я способна хотя бы что-то сделать правильно.
— Могу я к тебе присоединиться? — спросила Миранда.
Я отодвинулась, давая ей пройти. Она опустилась на ступеньку рядом со мной и положила ладони на колени. Из открытых окон доносилась болтовня недавно поужинавших детей. Наступило время их маленькой вечерней свободы.
Неподалеку на дереве зачирикал воробей. Его бесхитростная песенка подействовала на меня успокоительно. Умиротворение разливалось вокруг меня, вокруг всех нас, вокруг Дома, хоть я и не понимала, зачем пришла Миранда.
Она крепче обняла свои колени.
— Никто никогда прежде не давал мне шанса.
Ее слова были словно удар кулаком в живот. Я тоже не давала ей шанса. Пока сама методом проб и ошибок не убедилась в том, что нуждаюсь в ее услугах. Я села ровно и задумалась, куда заведет нас этот разговор.
Воробей зачирикал еще громче. Из окна за нашими спинами донесся взрыв детского хохота. Миранда могла сказать, что не упрекает меня, хотя до сих пор казалось, что на самом деле все наоборот.
— Мне было очень трудно, невыносимо тяжело не иметь такого же образования, как у остальных, и знать, что меня считают глупой, — продолжила Миранда, взглянув на меня своими яркими грустными глазами. — Я бросила школу не потому, что не могла учиться, понимаешь? Я ушла, потому что мой папаша заставил меня это сделать. — Она опустила взгляд на свои короткие ногти. — У нас в семье были малыши, о которых нужно было заботиться. Я была старшей. Мой брат Джим тоже бросил учебу. Он вместе с папашей стал валить лес…
Ее речь оборвалась так же внезапно, как и началась.
Я понимала, чего ей стоило это произнести. Я тоже носила в себе нечто подобное — слова, которыми я не поделилась бы ни с кем в течение долгих, мучительных лет. Даже Хейзел не слышала этой истории из моих уст. Она прочла ее в книгах регистрации воспитанников приюта.
Сара Силсби, четыре года. Доставлена из окружной тюрьмы, из камеры, в которой находится ее мать. Отец неизвестен.
Почти два десятка лет я пыталась уйти от своего прошлого. И, хотя мне не хотелось признавать это, Миранда понимала меня лучше, чем когда-либо смогла бы понять Хейзел.
Прерывисто вдохнув, я отогнала от себя страх. Я должна была поделиться этим. С Мирандой.
Я остановила взгляд на ярких зеленых листьях гортензии и почувствовала, как учащается мое сердцебиение.
— Я выросла здесь, ты знаешь. — Мой голос стал хриплым, почти неузнаваемым. — Моя мать была проституткой. Ее арестовали, когда поймали на горячем в местном кабаке.
Отвратительные запахи и звуки снова вернулись. Я кашлянула, поперхнулась, прикрыла рот ладонями. Вдохнула аромат чистой, свежей весны и почувствовала, что тошнота отступает.
— Заботиться обо мне было некому, и я сидела в углу ее клетки неделями. Четырехлетний ребенок, я играла с крысами и опорожнялась в ведро. — Я вздрогнула, поежилась от этих воспоминаний, но затем вернулась мысленно к своему чистому шерстяному костюму, сытому желудку и продолжила: — После этого мое тело поразила болезнь. Боль, от которой я плакала днями и ночами, пока мать не рассердилась на меня.
Я погладила пальцем лист. Зеленый и твердый. Живой, растущий. Спасенный от верной смерти под лучами палящего летнего солнца, спрятавшийся в тени, которая нужна ему, чтобы цвести.
— Кому-то рассказали обо мне, — продолжала я. — Меня спасли. Привели сюда. Я провела здесь несколько лет, излечилась от болезни, истязавшей мое тело, и жила в постоянном ожидании, что мама придет за мной. Но она так и не пришла. И в конце концов Рэмси приняли меня в свою семью.
Я взглянула на Миранду. Опустив голову, она чертила носком поношенного ботинка линии в пыли. Ей не нужно было смотреть мне в глаза, чтобы я поняла, как она мне завидовала. Рэмси за несколько лет дали мне то, чего ее родители не смогли дать ей за всю жизнь: образование, будущее. Но даже несмотря на все это, мое прошлое продолжало жить в моей памяти.
Миранда сжала кулаки. Я накрыла эти грубые, мозолистые руки своими ладонями:
— Миранда, мне очень жаль. Искренне жаль.
Этого было недостаточно для того, чтобы оправдать все то, что произошло, но это было все, что я могла сделать. Ее пальцы расслабились, ладони раскрылись и мягко сжали мои руки. Эта женщина, почти на двадцать лет старше меня, к которой я относилась, как к ломовой лошади, сейчас нежно обнимала меня. Когда Миранда подняла голову, в ее глазах не было злобы. На ее лице появилась улыбка.
— Спасибо тебе.
Мои пальцы переплелись с пальцами моего нового, самого близкого друга.
ГЛАВА 32
Мои глаза лихорадочно перебегали от слова к слову в самом верху страницы. Был тихий воскресный полдень, и я отдыхала в гостиной. Но мой разум отказывался сосредоточиваться на романе. Слишком много детей жило у нас уже довольно продолжительное время. Им нужно было подыскать приемных родителей, которые помогли бы им вернуться к нормальной жизни. И это необходимо было сделать в самое ближайшее время. Придут ли Хартцлеры, чтобы увидеть, какое счастье их ожидает, когда они примут в свою семью мальчика из нашего дома? Простят ли Стратморы ошибки Картера и усыновят ли ребенка? Я горячо молила об этом небеса. Каждый день. Господь обязательно увидит мои старания во благо этих детей и исполнит мою просьбу.
Лили Бет улыбнулась мне с другого конца комнаты. По крайней мере, я думала, что эта улыбка была адресована мне. Она сидела под крылышком у Нэнси и слушала, как та читает новую книгу с картинками. Очков на Лили Бет не было.
Я оглядела остальных ребят. Мысленно произнесла молитву об их благополучии. И вдруг осознала, что одного из них не хватает. Я отложила книгу.
— Кто-нибудь видел Картера?
