На подготовку ушло больше часа. Сначала сварила укрепляющий отвар, воспользовавшись предоставленной в мое полное распоряжение кухней, затем окурила спальню полынью, чтобы очистить ее от всех сторонних эманаций, закрыла дверь, задернула шторы и только после этого разложила на малом алтаре все необходимые атрибуты защиты и концентрации. Зажгла свечи, аромопалочки, разделась и легла прямо на пол. На этот раз обошлась без клинка, да и не было в нем необходимости. Я должна стать тенью. Невидимой дымкой. Беззвучной мыслью. Вдохнуть в унисон с Ольгой. Замедлить биение собственного сердца, чтобы его не услышала тварь, подсаженная девушке колдуном. Стать кровью, которая бежит по нашим венам и несет намного больше информации, чем знают обыватели. Стать… самой Ольгой.
Перед глазами померкло, грудь сдавило от невозможности вдохнуть, сердце остановилось, но в следующее мгновение я находилась уже в теле подростка. Переход оказался настолько резким и болезненным, что я не сразу сообразила, что эта боль — не моя. Болело тело Ольги. И не только тело…
Злые, разрушающие мысли бродили в голове девчонки, и касались они в первую очередь меня. Далеко не сразу в хаосе желаний уничтожить, разорвать, втоптать в грязь и просто убить я разобрала причину происходящего.
Ее наказали. Наказал лично колдун, когда узнал, что она самовольно отлучилась, чтобы поджечь мою лавку. После случая в гипермаркете им было приказано затаиться, и то, что Ольга нарушила прямой приказ, повлекло за собой горькие для нее последствия. Егор (я увидела его смазанный образ в воспоминании) избил ее лично. Он двигался с невообразимой скоростью и наносил удары безжалостно и беспощадно. А ведь она его почти любила… И согласилась надеть его подарок прежде всего из-за увлечения им самим, а не только поддавшись на обещания великой силы и могущества. А затем ее избили и заперли. В назидание остальным.
Ольга лежала в одном тонком платье на каменном полу. Глаза ее были закрыты, но я сумела выудить из мимолетных воспоминаний, что это не просто помещение, а самая настоящая камера. С решеткой под потолком, которая перекрывала крохотное окошко, ведущее на улицу, с дыркой в полу под нужду, с грохочущей железной дверью толщиной в добрые десять сантиметров.
Наверное, если бы одержимая пожелала сбежать, у нее бы получилось, но Ольга даже не пыталась. Даже не думала о том, чтобы вновь нарушить приказ учителя. А он сказал следующее: сиди и думай о своем поведении.
И она думала. Думала прежде всего о том, что зря пошла в мою лавку ближе к ночи. Надо было идти раньше, чтобы вместе с ненавистной лавкой уничтожить и меня. Тогда наказание было бы не таким горьким…
Я, как умела, старалась абстрагироваться от саморазрушающих эмоций подростка, но мой собственный гнев все отчетливее ощущался среди ярких эмоций Ольги. Маленькая мерзавка! Прожигательница жизни, не имеющая ценностей! Тебе бы лишь уничтожать то, что так или иначе стоит на твоем пути! И пути к чему?
В какой-то момент я поняла, что думаю слишком громко — Ольга замерла и недоверчиво распахнула глаза. Я сразу увидела все неприглядное убранство, которое ее окружало. Действительно камера. Старая… В голове мигом сложилась новая картинка воспоминаний, которую я потянула к себе, и по цепочке сумела собрать окончательный пазл местонахождения одержимой. Та самая заброшенная база НКВД. Сама Ольга не имела о ней ни малейшего понятия, но кто-то из подростков был более информирован, и в одной из нечастых бесед рассказал остальным, что здесь не только размещались военные, но и находилась закрытая исследовательская лаборатория, в которой в тридцатых годах двадцатого века ставились опыты над людьми. Ольга не придала этому значения, отмахнувшись от древней страшилки, ведь сейчас они были сверхлюдьми и не боялись никого и ничего. Ни мнимых призраков, ни реальных людишек. Они так и называли их между собой. Людишки. После второго посвящения, когда подросткам стали подчиняться стихии (во время первого — пришли физические силы), а это произошло в день, когда они ушли из дома, все стало иначе. По крайней мере, для Ольги. Она боготворила Егора и тайно ревновала его к остальным девушкам, которые тоже смотрели на своего кумира щенячьими глазами. Облегчение пришло, когда с третьего посвящения не возвратились Юлия и Оксана. Его проводил лично Егор. Вернулся один и с сожалением сообщил, что адепты оказались недостойны. Тогда же выразил надежду, что остальные возьмутся за ум и больше времени будут проводить за тренировками, и с особой теплотой посмотрел на нее. На Ольгу. А она так его расстроила…
Я зарывалась в память одержимой все глубже, выуживая на поверхность не только восторженные попискивания в адрес Егора и пожелания мучительной смерти мне, но и многое другое. Их обычное времяпрепровождение, взаимоотношения с остальными одержимыми, режим дня, тайную комнату Егора… Старалась впитать в себя как можно больше всего, так как чувствовала, что пора заканчивать. Уже отчетливо кружилась голова, холодели пальцы, меркло сознание, но я запрещала себе расслабляться и отступать. Второго шанса не будет.
Когда стало ясно, что еще секунда — и отключусь, навсегда потерявшись в недрах сознания Ольги, я прервала слияние. Распахнула глаза, фокусируя взгляд на потолке и осознавая, что уже не в камере, а в собственном теле, отрывисто задышала, буквально силой проталкивая в легкие воздух, и попыталась пошевелить пальцами. Удалось с трудом. Внутренние часы дали сбой, и я не понимала, сколько реально прошло времени. Пять минут или пять часов? Ждет ли еще Олаф моего зова или давно спит? Да и как позвать, когда все силы уходят на то, чтобы просто дышать?
Закрыла глаза, понимая, что у меня остались считаные секунды, прежде чем сознание меня покинет, и потянулась за помощью к гончим. Между Плетьми и сворой Гекаты всегда была особая связь. Не пропала она и сейчас — я моментально почувствовала отклик и не смогла не улыбнуться. Моя приязнь к собакам началась именно с призрачной своры…
И отключилась.
Он ждал. Терпеливо. Прислушиваясь к каждому шороху уснувшего дома. Час, другой, третий… Обычная дневная усталость уже давно давала о себе знать, но вместо того, чтобы лечь или хотя бы краем глаза заглянуть в гостевую спальню и удостовериться, что все в порядке, Олаф предпочел сварить побольше кофе и вновь вернулся наверх. Он сидел прямо напротив ее двери. На полу коридора. Понимал, что если она попросила помощи, то это не пустой звук. Он вообще вдруг начал понимать ее практически как себя самого. Видел все ее сомнения, чувствовал все страхи. Это странное открытие заставило обратиться к себе и спросить главное: что он хочет? Что хочет от жизни? А от Айи? Не пора ли все менять, чтобы не остаться у разбитого корыта? И как именно это сделать, чтобы не оттолкнуть, не потерять и не жалеть об этом всю оставшуюся жизнь?
И он ждал. Пил кофе, думал и снова ждал. Миновала полночь, ночь пошла на убыль, затекла нога, но он даже не думал уйти и лечь спать. Она просила помощи, и он успокоится только тогда, когда поймет, что она ей не нужна.
А затем завыли псы… Жуткий вой пронесся прямо по дому, ввинтился в уши, пробежался первобытным страхом по позвоночнику и замер у дверей гостевой спальни тревожным поскуливанием. Олаф достаточно долго общался с Александром, чтобы сообразить — это знак. Подскочил, едва не упав из-за того, что затекли ноги, торопливо размялся и поспешил войти.
