– Ты же знаешь, что вскоре курение может стать уголовно наказуемым? Кто-то в верхах вынес на рассмотрение законопроект.
– Я и не думала, что ты куришь, – созналась Дора.
– Раньше не курила. Мою мать сигареты свели в могилу.
– И что же тогда изменилось?
Гейл издала странный звук – не то смешок, не то кашель.
– Не что, а кто. Я. И не одна только я.
Парадокс, но курение взаправду стало только популярнее после того переломного выпуска новостей. Стало своего рода меткой безопасности в обществе незнакомцев: с человеком, который мог прикурить и не вспыхнуть, вы могли хотя бы встать рядом на автобусной остановке.
Они зашагали по улице. Через улицу на интерактивном билборде мерцали, сменяясь, виды какого-то пустынно-выжженного города, тлеющего под черно-маслянистым небом.
– Ты только взгляни, – кивнула в ту сторону Гейл. – Там-то пламя полыхало, похоже, всю последнюю тысячу лет, если не больше.
Дора прищурилась. Бегущая строка утверждала, что на снимках – Тегеран, но теперь подобные пейзажи можно было сыскать где угодно к востоку от Средиземноморья.
– Перемена к лучшему, так ведь? – спросила Гейл.
– Ты о чем?
– О том, что нам наконец-то можно со спокойной душой наплевать.
Дора остановилась и взглянула подруге в глаза.
– Когда это ты успела стать таким циником?
Гейл чуть улыбнулась.
– То был сон, или мы с тобой несколько лет кропали «утки» о самовозгораниях?
– Не сон. Хотя, кажется, будто с тех пор вечность минула. – Дора пожала плечами. – Но ты почему-то до сих пор не хочешь сказать мне, куда устроилась.
– В «ГринХекс». – Когда глаза Доры полезли на лоб, Гейл добавила: – Говорила же – не поверишь.
– Но ведь никакого «ГринХекс» больше нет!
– Вывески меняются, суть остается. Что-то было до «ГринХекс», а теперь есть кое-что после него.
– Ты что, загремела туда по корпоративной протекции?
– Сама же знаешь, как такие конторы работают.
– Они мутируют.
Гейл усмехнулась.
– А как иначе-то? Генная инженерия – наш нынешний хлеб.
– И чем ты у них занимаешься?
– Именно что инженерией, как и все остальные.
– Когда это ты успела получить ученую степень по генетике?
– Не генетической. Хотя гены – это просто слова. Информация. А инженеры – всего лишь редакторы. Если мы чему-то и научились на старой работе, то именно что первоклассному редактированию. Ты, если я правильно помню, как-то раз даже награду получила.
«Дважды».
– Но ведь это не одно и то же. Эти парни переписывают саму жизнь.
– Ты лишь подтверждаешь мою точку зрения. Гены – просто информация, но люди всегда больше пекутся об упаковке, нежели о содержимом. Все это информация, но когда дело касается именно генов, люди реагируют слишком эмоционально. Таким образом, любое дело, которое зиждется на оптимизации одного вида информации, будет ценить людей, умеющих оптимизировать другой вид. Иначе некоторые наши наработки, способные коренным образом изменить жизнь, никогда не попадут на рынок. – Будто только сейчас поняв, для чего нужна пачка в руке, Гейл вытащила одну сигарету. – Им, кстати, сотрудники нужны.
– Вот как, – протянула Дора.
– Я могу замолвить за тебя словечко.
– О… спасибо. Сделаешь мне большое одолжение.
– Да брось.
– И все-таки, я не уверена. «ГринХекс» сменил вывеску… дико слышать. И, если ты помнишь, последняя редактура вышла боком как им, так и нам.
– Все течет, все меняется, Дори. И нам нужно меняться. Такова суть жизни. – Гейл загородила кончик сигареты ладонью, и клуб серого дыма вырвался у нее изо рта. Дора смерила его недоверчивым взглядом. – Суть жизни – в адаптации.
Она оставила Доре визитку. И яркий образ на память – сигарета, занимающаяся от ярко-голубого пламени, что танцевало на самом кончике ее языка.
Этически непогрешимая машина не должна полагаться целью. Следует создать такую машину, которая на поле боя действовала бы эффективнее человека – особенно когда речь идет о пресечении мародерства и иных военных преступлений.
Патрик Лин
[36] (в соавт.). Автономная военная робототехника: риски, этика, конструкционные решения, 2008 [Сопутствующий] ущерб не является незаконным до тех пор, пока не становится чрезмерным в свете общего военного преимущества, ожидаемого от нападения.
Министерство обороны Соединенных Штатов, 2009
Оно умно, но лишено сознания.
В зеркале оно бы себя не узнало. Оно не говорит ни на одном языке, кроме языка электронов и логических элементов; не ведает, что означает «Азраил»
[37], хоть именно такое слово и красуется на его собственном фюзеляже. Весьма ограничено понимает смысл тактических цветов (дружественный зеленый, нейтральный синий и враждебный красный), но не знает, какие чувства рождает восприятие цвета.
При этом оно никогда не перестает думать. И сейчас, укрепленное в слоте, без защитной брони и с обнаженными системами управления, оно ничем не может себе помочь. Произошедшие изменения отмечает согласно инструкции, после – высчитывает, что запуск дополнительного программного кода замедлит его реакцию на целых 430 миллисекунд. Оно прикидывает количество биотермалов, собравшихся вокруг него, вслушивается в издаваемый ими неразборчивый шум:
–
[38]
– насердцаиумыдругмойнасердцаиумы-
Оно пересчитывает данные о потенциальной угрозе по десять раз за секунду, несмотря на то что локация отмечена как БЕЗОПАСНАЯ и все биотермалы светились зеленым.
И это не одержимость. Не паранойя. Просто такой у него код.
