Дежарден рухнул на диван и невидящими глазами уставился на городской пейзаж.
«А ведь ты должен был знать», – сказал он сам себе.
И знал. Просто не верил до конца. И раньше он ничего такого напрямую не делал, просто шел по следу, наблюдал за тем, как другие предпринимают необходимые шаги, прогонял данные через статистические модели, пропускал через фильтры ради общего блага. Всегда ради общего блага.
Но в этот раз пожара еще не произошло. Силы сдерживания пока не узнали о Полосе и шли по собственным путям, стерилизуя все…
…и каждого…
…что входило в контакт с источником. Но они не знали, как непосредственно выявить сам Бетагемот на расстоянии. Эту работу поручили Ахиллу и Элис.
И, похоже, они преуспели. Дежарден не мог отделаться от мысли, что раньше шел по следу из пепла, а теперь выжигал свой собственный, и от разницы отмахнуться не получалось.
«Это важно. Ты не держишь в руках огнемет.
Только направляешь его».
Трип Вины метался в кишках, словно зверь в клетке, ища, во что бы впиться.
«Ну? Делаю свою работу, Господи ты Боже! Скажи мне, что делать!»
Трип, разумеется, так не функционировал. У него в распоряжении был только кнут без всяких пряников, нейрохимический цензор, он набрасывался на малейший признак вины или совести или – специально для механицистов в зрительном зале – на простой аморальный страх попасться с чужой коробкой печенья в руках. Можно было называть его как угодно: ярлыки не меняли боковых цепей, пептидных связей или карбоксильных веществ с названиями, моментально вылетающими из памяти, которые заставляли механизм работать. Вина – лишь нейромедиатор. Мораль – реактив. А нервы работают, мускулы двигаются, языки болтают по воле химических препаратов. И было лишь вопросом времени, когда кто-нибудь сообразит, как связать все это воедино.
Трип Вины не позволял принять неверное решение, а Отпущение Грехов давало жить после вынесения правильного. Но действовать оба могли лишь после того, как определялся ты сам, понимал, где правая сторона. Они реагировали лишь на интуицию.
Прежде Ахилл никогда не жаловался на то, что Трип не подсказывает направления. Никогда не нуждался в нем. Конечно, реши Дежарден хакнуть свой кредитный рейтинг, его скрутило бы моментально, но при обыкновенной нагрузке Трип максимум подталкивал к тому, что и так было очевидно. Ситуации, проигрышные при любом раскладе, были для Ахилла шаблоном. Ампутировать часть или потерять целое? Жестко, но бесспорно. Убить десять ради спасения сотни? Ломай руки, стисни зубы, а потом обдолбайся. Вопросов, что делать, не возникало никогда.
«Сколько людей я изолировал, когда локализовал ту вспышку бруцеллеза в Аргентине? Скольких утопил в Тонкине, когда отрубил подачу энергии к дренажным колодцам?»
Раньше Ахилла никогда не беспокоила необходимость. По крайней мере не так. «Элис и ее шпильки насчет мира в черно-белом цвете. Чушь какая. Я вижу серый, миллионы оттенков серого. Я просто знаю, как выбрать самый светлый».
Теперь уже нет.
* * *
Дежарден мог точно сказать, когда все изменилось, почти до секунды: когда он увидел глубоководный скаф и кабину, сконструированную для низких высот, – как они, падая, слились в отчаянном объятии.
То был не коммерческий подъемник на обыкновенном рейсе: Дежарден проверил записи. Официально в эпицентре Большого Толчка никто не терпел катастрофы, потому что официально там никого не было. Транспорт послали в самое пекло втайне, а потом сбили.
Одно и то же ведомство не могло совершить оба действия, это не имело смысла.
Значит, тут пересеклись интересы противоборствующих сторон. Похоже, возникло глубокое разногласие насчет того, что же является общим благом (или «интересами Темных Властелинов», ибо, по словам Джовелланос, именно их на самом деле оберегал Трип). Кто-то в бюрократической стратосфере, кто-то, знавший о Бетагемоте гораздо больше Дежардена, попытался эвакуировать рифтеров перед землетрясением. Похоже, эти неизвестные посчитали упреждающее убийство неоправданным.
А кто-то другой их остановил.
На чьей стороне работала Роуэн? И кто был прав?
Ахилл ничего не рассказал Джовелланос о скафе. Он даже, как мог, забыл о нем сам, стараясь воспринимать все спокойно и просто, не сводил глаз с мыши в руках, пока огромный кит на горизонте не превратился в размытое, почти невидимое пятно. Но Дежарден знал: долго такую информацию не удержать; рано или поздно они все сами вычислят, найдут какую-нибудь комбинацию из показателей расстояния, влажности и кислотности, которая укажет на захватчика. Однако это могло произойти еще не скоро. Корпы работали со старыми данными, образцами с загаженных промышленными отходами верфей, где область потенциального проникновения ограничивалась максимум тремя или четырьмя гектарами. Одно только соотношение сигнала и помех должно было задержать их минимум на несколько недель.
Но для того, чтобы заметить плацдарм длиной в десять километров, большого разрешения не нужно. Дежарден не поднимал глаз, и кит на горизонте врезался прямо в него.
Мандельброт стояла в дверях и потягивалась. Когти выскочили из ножен, словно крохотные ятаганы.
– А вот у тебя не было бы никаких проблем, – сказал Дежарден. – Ты бы сразу выбрала максимальный ущерб, да?
Кошка замурлыкала.
Ахилл закрыл лицо ладонями.
«И что мне теперь делать? Самому во всем разобраться?»
С неожиданным удивлением он вдруг понял, что подобная перспектива уже не кажется ему такой уж абсурдной.
Аптека
– Амитав.
Тот вздрогнул, проснувшись. Укрытый покрывалом скелет на песке. Серый и еле заметный в предрассветном сумраке, горячий и светящийся в инфракрасном спектре. Запавшие глаза излучали ненависть на всех волнах с того момента, как открылись.
Перро встретила его взгляд, паря в трех метрах над пляжем. Вокруг попросыпались сытые беженцы и сразу отошли в стороны, оставив Амитава в центре пустого круга.
Несколько других – подростков в основном, не таких здоровых на вид, как остальные, – остались поблизости, разглядывая «овода» с нескрываемой подозрительностью. Перро даже моргнула внутри шлемофона: прежде она никогда не видела на Полосе столько враждебных лиц.
– Как мило, – тихо произнес Амитав. – Просыпаешься, а над головой висит огромный круглый молоток.
– Извини. – Она отвела бота в сторону, покачав триммером в знак механического приветствия (а потом задумалась, заметил ли старик хоть что-нибудь своими обыкновенными человеческими глазами). – Это я, Су-Хон.
– А кто еще-то может быть? – сухо пробормотал палочник, поднимаясь на ноги.
– Я…
– Ее тут нет. Я ее уже давно не видел.
– Знаю. Я хочу поговорить с тобой.
