Это произошло примерно через две недели после того, как мы стали жить вместе, когда я показала ему номер телефона, оставленный Кирком.
Не знаю почему, но спальни у нас были отдельными. Сначала я все списывала на общую усталость, его занятость в связи с обвинением. Ник очень много времени проводил со своими адвокатами, хищниками из резервации и родственниками, которые каждый день приезжали в дом. Но потом эта отдаленность начала напрягать. Воздух между нами уже искрил от сдерживаемого желания. Но переступить черту первым никто не решался. Не знаю, что останавливало Ника, но мне было просто страшно. Хотя я и понимала, что это глупо. Мы столько пережили вместе, выстояли и остановились, боясь спугнуть призрачное счастье лишним словом или замечанием.
Тем вечером мы сидели в гостиной и молчали, каждый занимался своим делом. Вроде вместе, а по факту врозь. Мне даже смотреть на него было сложно. Один взгляд, и я тут же вспыхивала от похотливого желания, такого острого и яркого, что от меня наверняка фонило за километр. Так почему Ник не реагировал? Ведь раньше все происходило иначе. Или ему все равно, или все дело в беременности. Вполне возможно, что гормоны перебивали все.
Ник только вернулся из полиции, где вновь подвергался допросу. Меня предупредили, что тоже скоро вызовут для очередной дачи показаний. Впереди — следственный эксперимент и возвращение в родной город, огромный особняк и комната на втором этаже. Воспоминания о той ночи еще были свежи, кошмары никуда не делись. Впрочем, плохие сны тревожили не только меня. Я знала, что и Нику они не давали спать. Слышала, как он глухо рычал от боли среди ночи, как уходил вниз и сидел там до утра, попивая горький кофе. А когда я спускалась вниз, старательно пытался сделать вид, что все хорошо. А я вместо того, чтобы поговорить и все выяснить, позволяла себя обманывать.
Насколько же все запуталось между нами! И как распутать — никто не знал.
Так вот, тем вечером я поговорила с Дашкой, которая настойчиво звала домой и просматривала почту, что ломилась от предложений поучаствовать в ток-шоу, дать интервью. Суммы, которые за это предлагали, были огромными. Оказывается, на скандалах и трагедиях можно очень неплохо заработать, надо лишь выставить себя на всеобщее обозрение. К сожалению, спрятаться у меня все равно не вышло.
Дрэго Н’Ери уже не раз напоминал, что нам с Ником надо светиться, напоминать о себе, показывать чувства на публике. Легко сказать. Как показать чувства, когда мы маемся от неловкости, застряв на полпути к счастью.
Я очень скучала по сестре, по Милке, по родителям, но возвращаться не хотелось. Здесь, с Ником, несмотря на напряженность, было спокойнее и легче. Я чувствовала, что нужна ему, как и он мне.
— Ник?
— Мм. — Он резко вскинул голову и взглянул на меня, пронзив золотистым пламенем взгляда.
И куда делся зеленый цвет? На меня полыхнуло жаром, и щеки покраснели. А в голове мухой звенела мысль, что так долго продолжаться не может, что в любой момент произойдет взрыв и мы просто набросимся друг на друга.
— Я забыла тебе рассказать, — тихо ответила ему, неловко проведя ладонью по шее и почувствовав остатки укуса, который практически исчез с кожи.
Кое-кто очень давно не обновлял метку.
Ник внимательно проследил за рукой и глухо уточнил:
— Что именно?
Пальцы дрожали, и я опустила их на колени, сжав ткань свитера.
— Твой дядя кое-что вручил мне в нашу последнюю встречу.
Такого Ник точно не ожидал, мотнул головой, словно пытаясь прояснить сознание, и тихо переспросил:
— Что?
Я достала из кармана затертую бумажку, которую вот уже пару дней разглядывала, не зная, что делать.
— Номер телефона. Просил позвонить, как только я решусь.
— Решишься на что?
Желание исчезло из взгляда, уступив место холодной злости. Таким хищника я давно не видела.
— Принять его последнюю волю.
— Вик, мы уже это обсуждали.
— Не обсуждали. — Я покачала головой, положив бумажку рядом с собой на столик. — Ты сказал, что не хочешь денег, что отказался от мести. Но ты тут ни при чем.
— В каком смысле?
— З’Ерн оставил все не тебе, а нашим детям, — ответила я и вздрогнула, услышав громкие ругательства.
— Чертов манипулятор, — закончил Ник. — Даже после смерти играет нашими жизнями. Ты собираешься ему это позволить?
Я вздохнула и пожала плечами.
— Ты преувеличиваешь. У этого человека находится то самое последнее завещание, которое все это время так отчаянно пытается найти Берт.
— Нам не нужны эти деньги.
— Они принадлежат не нам. А ему или ей. — Я коснулась живота и решительно продолжила: — Ты уверен, что мы имеем право решать за него?
— Вика! — прорычал хищник, а я отмахнулась.
— Не рычи на меня. Я много думала об этом, анализировала. Признаюсь, у меня была мысль порвать эту бумажку и забыть все, как страшный сон. Это ведь так благородно — отказаться от денег и состояния. И глупо.
Он молчал, ожидая продолжения. Хотя было видно, что Ник не согласен с моими аргументами.
— Нет, я не стала падкой на деньги. В любом случае мы с тобой их не получим. Но дело не в нас. А в этом ребенке. И в твоем дяде. Его право — завещать свое состояние. То, что он нажил непосильным трудом.
— Я против.
— Но решение принимать не тебе. Ты позволишь гордости все разрушить? А как же месть? Ты же столько лет шел к ней.
— Я отказался от всего. Ради тебя и нашего ребенка. Вик, у меня есть деньги, много денег. Нам хватит.
— Ты отказался, а я нет. У меня тоже есть причины злиться на твоего кузена. В любом случае менять что-либо поздно. Я уже позвонила и сообщила о своем решении.
— Вика!
Меня его рык совершенно не испугал, я лишь выше задрала подбородок и с вызовом посмотрела на мужчину.
— Я так решила.
— Не посоветовавшись со мной!
В этой интерпретации звучало не очень хорошо.
«Как мы можем быть вместе, если все решаем по отдельности? Неужели я сама все испортила?»
— Потому что ты не можешь мыслить здраво, — едва слышно ответила ему. — Эмоции затмили твой разум. Потом поймешь, что я права и поступила верно.
— Вика! — прорычал он уже громче и вскочил.
— Что?
Глубокий вздох и холодное:
— Ничего.
Н’Ери быстро вышел, оставив меня одну. Разговора не получилось. Мало того, стало еще хуже. То, что должно было стать страстью и огнем, обернулось холодным равнодушием и гневом.
Обстановка еще больше накалилась, сделалась совсем невыносимой.
