Юноши собирались поехать на трамвае, но Скотт предложил подбросить их в Марина-дель-Рей на машине.
– Спасибо, пап, – сказала сидевшая сзади Скотти, когда они вышли.
– Не за что, Пирожок.
– И вам спасибо, Шейла.
– Нет нужды благодарить меня, дорогая.
– Я сказала папе, что вы слишком красивая. Теперь мне кажется, что вы слишком хорошая.
– Восприму это как комплимент.
– Так и есть, – сказал Скотт, хотя, зная дочь, мог бы добавить ложку дегтя для честности.
У «Беверли-Хиллз» все еще стоял «Штуц», только теперь он казался не приветственным знаком, а аляповатым украшением. Скотт извинился перед Шейлой и пошел проводить дочь через пески и джунгли отеля. Завтра Хелен возьмет ее с собой на студию, где Скотти ждал сюрприз – встреча с ее кумиром Фредом Астером
[67]. Скотт специально устроил это, чтобы поразить ее, показав хоть остатки былой славы. Почему ему было так важно покрасоваться именно перед Скотти, если она как никто знала обо всех его неудачах? Или он из кожи лез, именно чтобы оправдаться в ее глазах? Если так, то сегодня не получилось.
Он постучал в дверь.
– Тебе понравилось? – спросил он Скотти.
– Да, спасибо.
– Кажется, твои приятели славные ребята.
– Так и есть.
– Ты очень понравилась Шейле.
– Она мне тоже, – ответила Скотти уклончиво, поскольку Хелен уже открыла дверь.
Чарли тоже был дома. Выглядел он отлично – раньше много пил, но недавно прошел курс лечения и приветствовал вошедших с радостью новообращенного. Чарли вернулся к работе на «Юниверсал» и теперь переделывал в сценарий свою последнюю пьесу. Для Скотта это было все равно что медленно травить собственного ребенка. Перед приходом Фицджеральдов они с Хелен читали. Книги ждали на подлокотниках одинаковых кресел, стоявших по бокам от похожего на собор радиоприемника «Филко», из которого негромко доносился Брамс. Если Скотту не с кем было оставить дочь, не было выбора достойнее этой четы. И все же их отвоеванное счастье только больше оттеняло его собственное положение, и хотя Скотт должен был увидеть дочь уже на следующий день, да и встречаться с ней по утрам весь месяц, ему казалось, что он бросает ее и всегда бросал одну во всем мире. Он думал об этом всю дорогу через джунгли, бассейн и коридор и к Шейле вернулся в подавленном расположении духа.
– Спасибо. Вы были так милы с ними.
– Это было нетрудно. Скотти такая сознательная девушка!
– Может, когда хочет.
– Признаться, мне стало немного не по себе, когда она делала заказ.
– Скотти говорит по-французски даже лучше меня, потому что все время практикуется. Язык нужен ей для поступления в Вассар
[68].
– Должно быть, вы ею очень гордитесь.
Скотт и правда гордился дочерью, и не просто так. Несмотря на их перепалки из-за оценок, курения и карманных расходов, он восхищался ее характером. Зельды не было рядом, и они стали друг другу опорой, несмотря на расстояния. Отсутствие матери не только заставило Скотти рано повзрослеть, но и привило ей ответственность и понимание жизни, которого у Скотта в ее возрасте не было, о чем он сейчас жалел.
– Почему? – спросила Шейла. – Каким вы были в ее возрасте?
– Я был дураком. Им и остался.
– Бьюсь об заклад, девчонки вам проходу не давали.
– И это делало меня еще большим дураком. Я был очень эгоистичным ребенком, хотя, наверное, все дети такие. По правде говоря, я не слишком изменился.
– Неправда. По-моему, вы самый заботливый человек, которого я знаю.
– Не говорите так.
– Почему?
– Потому что тогда придется оправдывать ваши слова. Я женат, и я пью, а когда я пью, характер у меня скверный.
– Тогда не пейте.
– Все же я пью и не хочу произвести на вас неверное впечатление.
– Видите? – сказала она. – Говоря это, вы заботитесь обо мне. Хотя не обязаны.
– Поспрашивайте, вам все быстро расскажут.
– Я бы уже могла это сделать.
– А как насчет маркиза?
– Я не нравлюсь его матери.
– А кто она? Какая-нибудь леди?
– Леди Донегалл. Считает, что я хочу удачно выскочить замуж. Он потому и поехал домой – убеждать, что я достойна титула.
– Без вас?
– Со мной она говорить не будет.
– Ужасно, – сказал Скотт, но про себя возликовал.
Назначив первое свидание, Скотт представлял себе, как пригласит ее в «Сады» и как они, быть может, будут танцевать у него дома в гостиной. Услышанное сегодня спустило его на землю, так что он сбавил скорость перед ее улицей и повернул к холмам. На этот раз Шейле не пришлось говорить, где остановиться.
Подходя к двери, Скотт подумал, что, вопреки ожиданиям, вечер вышел не мучительным, а просто неловким. В конце концов, если не считать нескольких неприятных моментов, они успели лучше друг друга узнать. Шейла оказалась неробкой и очень тактичной. Даже хорошо, что так вышло. Завтра Скотти отлично проведет день на студии, он вернется к работе, и все будет, как прежде.
Он затормозил у крыльца. Вокруг фонаря как безумный вился мотылек.
– Сегодня вторник, – сказала Шейла.
Погруженный в свои мысли, Скотт не понял, что она имела в виду, и был ошарашен, когда она подвинулась ближе и поцеловала его.
Он удивился теплу ее губ, будто ждал, что это шутка. Скотт ощутил вкус кофе и мяты. На секунду он замер, и она со смехом отстранилась. Он было подумал, что она насмехалась над ним, но Шейла открыла дверь, взяла его за руку и потянула за собой в темноту. Бросив ключи на стол, снова поцеловала, на этот раз крепко прижавшись. Потом потянула к узкой лестнице, ведущей в спальню. Сияющий внизу город освещал заправленную кровать. Шейла сняла с него пиджак и расстегнула рубашку. Скотт хотел остановить ее и спросить, не слишком ли они торопятся, не совершают ли серьезную ошибку, но вместо этого расстегнул молнию ее платья. Шейла позволила ему соскользнуть. Свет падал сзади, окружая ее тело мягким сиянием.
– Не надо. – Она остановила его, когда Скотт потянулся расстегнуть бюстгальтер.
Кроме него, на ней ничего не было. Шейла так и не сняла его, пока они занимались любовью. Казалось, даже отдавшись Скотту, она хранит что-то еще более сокровенное. Он знал о ней так же мало, как сильно ее хотел. Скотт доверял ей свои секреты, и Шейла жадно ловила их, словно собирая на него досье, но сама ничуть не открывалась. Он думал, что совесть будет мучить его сильнее, но она была молода, нежна и красива, а он был достаточно благодарен и терпелив, чтобы смириться с этой загадочностью. Все, что Скотт мог сказать Зельде, бедной маленькой Зельде, от которой он отвернулся, было: «Прости меня, прости, прости».
