– Вот и я, – поздоровался он с гостиной. – Как ты тут без меня?
О предстоящих праздниках Скотт думал без воодушевления. На Рождество он договорился с дочкой поехать к Зельде в Монтгомери, а с Шейлой они особых планов не строили. Нелегко оставаться в хорошем расположении духа, каждый день ожидая, что в кабинет войдет Эдди Кноф и освободит от работы на студии. Обер говорил, что знает не больше него, и Скотт готовился к неизбежному. Вместо того чтобы направить последний чек на погашение долгов, он велел Оберу оплатить им весенний семестр Скотти.
Утром в день рождественской вечеринки Скотт удобно устроился в мягком кресле и с упоением читал Конрада, когда раздался стук в дверь. Он подумал, что хотя бы для приличия могли бы подождать с увольнением до следующей недели, однако отложил книгу и встал, готовый принять свою судьбу.
Не успел он ничего понять, как в кабинет ворвалась Дотти с газетой, а Алан захлопнул за ними дверь.
– Уже знаешь? – спросила она, подсовывая Скотту страницы.
– Мы думали, может, ты что-то слышал.
«Иностранный представитель разбился насмерть», – гласил заголовок. На фотографии был снят мост Арройо-Секо в Пасадене. Излюбленное место самоубийц, там высота была больше, чем у Голливудского знака. К тому же тот огородили. Заметку Скотт читать не стал, остановившись только на имени: Герхард Райнеке.
– Способ не слишком оригинальный. Но безотказный, – сказал Алан.
– Когда это случилось?
– Прошлой ночью, – ответила Дотти.
– С Рождеством! – Алан всплеснул руками.
– Боже… – Первая мысль Скотта была об Эрнесте. Нет, вряд ли Хемингуэй мог бы казнить кого-то так хладнокровно. Потом он представил, как Манк гуляет с немцем, похлопывает его по плечу, словно босс мафии, ласково разговаривающий с дрожащим от страха бухгалтером. Продюсеры всегда знают, как решить проблему. У всех студий есть связи в криминальном мире, не только у «Метро». Никакой политики, только бизнес.
– На европейский рынок больше не выйдем, – подумал вслух Скотт.
– Просто теперь не будет европейской цензуры, – возразила Дотти.
– Похоже, его затащили наверх и скинули, – сказал Алан.
– Думаю, к тому времени он уже был мертв.
– Не знаю, не знаю, – покачала головой Дотти.
Супруги велели Скотту держать ухо востро, будто все трое были как-то связаны с делом. Скотт не был знаком с погибшим, связь между ними была только косвенной, а все же он смутно чувствовал вину.
Новость придала рождественской вечеринке еще большую странность. Зловещее празднование. Скотт потрясенно бродил среди разыгрывавшейся вакханалии. Глядя на подсобных рабочих и секретарш, отплясывавших в столовой, он продолжал думать о том, что здесь, в кабинете какого-нибудь продюсера, если не в «Метро», то где-то еще, наверняка лежит зашифрованный журнал, похожий на тот, который ведут на своем тайном языке букмекеры, доказывающий преступный сговор на студии.
Скотт уже уходил, когда на площади перед «Железным легким» его перехватил Оппи в картинно помятом цилиндре.
– Вот и ты, милый мальчуган! А не знаешь ли ты, продали уже премированную индюшку, что висела в курятной лавке?
[132]
– Ого, мистер Скрудж! – подыграл Скотт. – Я-то думал, никому дела нет до Рождества.
– А мне меньше всех. Оставляют меня еще на полгода! Долго же тянули, чертяки.
– Поздравляю!
– Ну а ты как?
– Молчат.
– Плохо дело. Слушай, я если чем могу помочь…
– Спасибо, – вздохнул Скотт.
Страх осознания подступил к Скотту уже в машине, под бормотание радио мысли становились все тяжелее. Что взять с Оппи, старый пьяница лишь хотел остаться на плаву. Просто не верилось: он так старательно работал над всем, что ему поручали, на студии ни капли в рот не брал! Наверное, ляпнул что-то не то, не подумал, а с языка сорвалось. Перешел дорогу не тому человеку, как Райнеке.
Слухи об убийстве дошли и до Шейлы, но даже «Голливуд репортер» такого напечатать не смел. Дотти постоянно держала Скотта в курсе всех новостей из Пасадины. Официально смерть Райнеке объявили самоубийством, никакого следствия проводить не стали. Бенчли молчал, и за время рождественских каникул Скотт понял, что судьба Райнеке превратится в городе в такой же секрет Полишинеля, как смерть Джин Харлоу и Тельмы Тодд
[133].
В удаленном от городского шума Энсино ночи стояли тихие. Постоянно шли дожди, и, если подступала бессонница, Скотт принимал снотворное и лежал, прислушиваясь к журчанию в водосточной трубе и дыханию дома, представляя при каждом скрипе темную фигуру на лестнице.
В ту ночь Скотту приснилось, что он убил женщину. Босая, в белом платье, она лежала в поле с открытыми глазами в высокой сухой траве прямо перед его машиной. Скотт не знал, как и почему убил ее, просто знал, что убил. Чтобы выпутаться, тело нужно было спрятать, и, обливаясь потом, он стал рыть глубокую могилу. Во сне его бросало в дрожь от мысли, что это – не кошмар, а воспоминание, грех, забытый намеренно, как и то, кем была эта женщина. Страх охватил его настолько, что, и проснувшись, он, будто сойдя с ума или потеряв память, не мог понять, случилось ли это с ним когда-то или нет.
Скотт попросил Магду запирать ворота, а по утрам включал перед уходом свет. В магазине присматривался к покупателям, пропускал их перед собой на кассе. Однажды по дороге домой он свернул на случайном повороте, проверяя, нет ли за ним слежки.
Но и без всякой слежки было ясно, к чему идет дело. После обеда в пятницу позвонил Эдди, попросил подняться к нему на разговор. Скотта подмывало схватить чемоданчик и сбежать. В воскресенье наступал Новый год, и половина кабинетов в крыле сценаристов пустовала. Оппи стучал по клавишам машинки, видимо, опять марая бумагу какой-нибудь тарабарщиной. Дотти и Алан уехали в Нью-Йорк, Хаксли нежился на пляже в Мексике. Шагая по длинному коридору к лифту, Скотт вдруг с детской обидой подумал, что на двери кабинета так никогда и не появится его имя.
Эдди говорил извиняющимся тоном, пожимал ему руку, говорил, как хорошо Скотт справлялся, как полюбились всем «Три товарища». Но работать над «Мадам Кюри» он больше не будет, и все черновики следовало передать секретарю.
– Мне всего-то нужна еще неделя…
Не Эдди так решил. На оставшийся по контракту месяц Скотта передавали под начало зятя Майера Дэвида Селзника. Тому требовались, кто мог помочь с «Унесенными ветром».
