Наутро они оказались открыты. На востоке рассвет уже окрасил небо в розовый, Зельда исчезла. Кровать была заправлена, на тумбочке лежала отельная Библия, заложенная черной ленточкой на Книге Екклесиаста. Где-то без устали кукарекал петух, часы показывали только половину шестого. Скотт представил Зельду, лежащую на дне бассейна или качающуюся лицом вниз на морских волнах. В мгновение ока он натянул вчерашнюю одежду и бросился вниз по лестнице, перебежал слепящий от лучей восходящего солнца двор, направляясь к пляжу. Там он ее и нашел – с мольбертом. Зельда хотела передать рассветные тона. В соломенной шляпе и очках, с еще бледной кожей, она ничем не отличалась от любого другого отдыхающего.
– Ты чего? – удивилась она.
– Тебя ищу.
– Иди спать, мне не нужна нянька.
«А вот это еще вопрос, нужна или нет», – хотел сказать Скотт. Или даже так: «А мне и невелика радость».
– Позавтракаем, как закончишь?
– Подождешь часок?
Скотт ждал десять лет, что ему час?
– Ты знаешь, где меня найти, – ответил он. Но заснуть потом так и не смог.
Завтракали они на веранде главного ресторана, откуда любовались кучевыми облаками и наблюдали за кораблем с выкрашенной в красный трубой, идущим в Гавану. Скотт пил похожий на смолу кофе, а Зельда поглощала английский завтрак с жадностью вышедшего на свободу заключенного. Она хотела поделиться с ним сосиской, но Скотт не был голоден. Он не мог припомнить, когда жена ела с таким аппетитом, и раздумывал, не лекарства ли в этом виноваты.
Официант принес ему потрепанную газету недельной давности. По примеру Гитлера Муссолини беспрепятственно посылал войска в Албанию.
День обещал быть жарким, вспыхивали на солнце набирающие силу волны.
– Мне понравилось на пляже, – сказала Зельда. – Воздух такой прозрачный. А ты будешь сегодня писать что-нибудь?
– Попробую, – ответил Скотт, хотя до ее вопроса и не думал об этом. Он всю жизнь ставил работу на первое место, а с того разговора с Обером так ничего и не написал. Неужели такая малость могла его подкосить? Он никогда не воспринимал всерьез творчество Зельды, считая его поверхностным и незрелым, ей не хватало усидчивости. Теперь же он завидовал ее любви к искусству. Слишком часто он писал ради денег.
Жара и солнце напомнили ему Сен-Рафаэль. Дни там тянулись с той же тропической неспешностью. Скотт остался в номере, а Зельда отправилась писать море и небо, рыбацкие лодки, деревню с ее шумным mercado
[155] – корзины с сиреневатыми кальмарами, морскими окунями с зубчатыми плавниками, несушек, высовывающихся из деревянных клеток. В полдень супруги встретились за обедом в ресторане с видом на zocalo
[156], где за тридцать центаво подавали arroz con pollo
[157]. Пиво стоило всего три, и пить его, наверное, было бы безопаснее, чем воду, но Скотта не тянуло. Зельда попросила у него закурить, будто забыв о запрете, выпустила облачко дыма и потянулась от удовольствия.
– Как же хорошо делать что хочется, – сказала она.
– Даже если это неполезно?
– Особенно! «Единственный способ избавиться от искушения – поддаться ему»
[158].
– Не поспоришь, – согласился Скотт.
Потом он долго задавался вопросом: говорила ли она о себе или о нем, о давнем прошлом или о настоящем. В периоды помутнений ему часто приходилось разгадывать ее загадки. Сейчас ее слова можно было толковать по-всякому, но что-то в них его все равно задело. Скотт радовался, что Зельде стало лучше, он хотел, чтобы она была здорова, однако чувствовал себя неуверенно, будто потерял преимущество.
После обеда, когда солнце было в самом зените, явились немцы, долговязые и загорелые, как местные. Расстелили на песке полотенца и улеглись поджариваться дальше. Внешне женщина была совсем не похожа на Шейлу, но напоминала ее уже одной только цветущей молодостью. Когда работа не шла, Скотт выходил на балкон понаблюдать за парой, а ближе к вечеру с ужасом заметил, что рядом с ними в соломенной шляпе и со сложенным мольбертом стоит, болтая с женщиной, Зельда.
– Они датчане, – сообщила она потом. – Из Копенгагена. Сюда приезжают каждый год. Я приглашала их на ужин, но сегодня они идут в оперу в Гаване.
– Не наслушались в Копенгагене?
– Видимо, нет. Очень приятные люди. Бенгт и Анна. Он – профессор археологии, а ее работа как-то связана с детьми.
Хотя Скотту и самому было любопытно, кто они такие, сейчас он думал о том, какое впечатление произвела на них полноватая женщина среднего возраста с мальчишеской стрижкой, одетая в заляпанную красками блузку и пригласившая их поужинать. Решили ли они, что у нее не все дома, или приняли за обычную припозднившуюся отдыхающую? В любом случае делить с датчанами стол Скотт не собирался, разве что они встретились бы случайно. Жаль, что теперь с пары спала всякая загадочность.
Ужинали Скотт и Зельда в главном зале ресторана, где на три больших стола приходился один официант. Меню было тем же, что и вчера, а по пятнам на страницах Скотт заключил, что оно вообще никогда не менялось. И carne asada лучше готовили в Тихуане. Зельда рассказывала о планах на завтра: она собиралась рисовать деревенскую церковь в разное время дня.
– Как Моне, – сказала она.
Бар на другом конце зала манил, суля отдохновение. Но Скотт заказал только торт tres leches
[159] с ромовым соусом и кофе, и настроение немного улучшилось.
Как бы ни радовалась Зельда новообретенной свободе, больничный режим вошел у нее в привычку. Светильник она погасила в девять, а Скотт еще немного почитал перед сном. Потом ему пришла мысль спуститься в бар и пропустить стаканчик на ночь, но он устоял. Наутро Зельда встала с рассветом, не желая упускать ни минуты светового дня.
Было что-то маниакальное в ее стремлении постоянно рисовать. Наверное, так она забывалась, как он – в сочинительстве. А если бы им пришлось провести вместе целый день? Такого не случалось уже много лет. Даже в Сен-Рафаэле у каждого была своя жизнь, свои занятия. С чего бы этому меняться сейчас, раз даже Скотти нет рядом?
За обедом Зельда казалась вполне нормальной, ни капельки не уставшей. Местный сторож рассказал ей, что после страшного урагана уцелела одна лишь церковь, в чем усмотрели божественное произволение.
– А как же форт?
– Там все утонули.
– Неужели все?
– Мне так сказали.
Скотт отвык от того, что жена может на чем-то настаивать, и был уверен, что ее плечи вот-вот поникнут, она опустит голову и зашепчет молитву. Но, к его удивлению, ничего не происходило – Зельда сидела уверенно и прямо. Скотт так долго ждал ее выздоровления, что теперь боялся в него поверить, вдруг у нее еще что-то припрятано в рукаве.
