В отчаянии Скотт попытался вернуть к жизни «Перьевой веер», один из первых сценариев, которые он набросал еще в немую эпоху, – вдруг повезет? В те годы Скотт великолепно управлялся с романтическими историями: юноша, девушка, меняющиеся устои. Что считалось тогда честностью, честью? История казалась такой замшелой, что могла сойти для исторической картины. Скотт попросил показать черновики в «Метро». С началом войны зрители полюбили вспоминать старые добрые времена, а больше всех – Майер.
Скотт заплатил Фрэнсис и Эрлин, а остальные счета отложил до лучших времен. Утреннюю почту доставляли незадолго до одиннадцати. Скотт стоял у окна, наблюдая за тем, как подъезжал к калитке грузовик. Почтальон опускал крышку ящичка, засовывал в него связку писем и снова захлопывал.
– Франсуаза, будь добра.
Скотт смотрел, как она возвращается, задумчиво перебирая конверты.
– Что несет нам сегодня великий необъятный мир? – спрашивал он, хотя и так видел все по ее лицу.
Счета и уведомления о просроченных выплатах. Еще Скотт выписывал «Принстон Эламни Уикли», который печатал обзор грядущего футбольного сезона и просил пожертвования у верных сынов заведения. Если ничего не изменится, придется снова обращаться к Максу.
Скотт уже махнул рукой на «Метро», когда позвонил Свони. «Перьевой веер» отвергли, но Свони обедал с Голдвином и уговорил его дать Скотту второй шанс. Со следующей недели он приступает к переделке «Раффлз» с Дэвидом Нивеном
[171] в роли благородного похитителя драгоценностей и Оливией де Хэвилленд
[172] в роли его прекрасной дамы. За основу взяли старый сценарий Сидни Говарда, упокой Господи его душу.
– А что с Сидни?!
– Угодил под собственный трактор.
– Боже…
– Теперь ему дадут «Оскар».
– И мне его править? Как-то это некрасиво.
– Согласен.
Сидни был выпускником Гарварда и лауреатом Пулитцеровской премии, а хотел только возделывать поля. Скотту поручили отредактировать диалоги. Четыре недели по пятьсот пятьдесят. График жесткий, поскольку Нивен собирался за штурвал «Спитфайров» военно-воздушных сил Его Величества. Скотт считал решение благородным и гибельным.
Он радовался возвращению на студию, Фрэнсис и вовсе была в восторге, рассматривая знаменитостей во все глаза, но после «Открой ту дверь» и всех остальных неудач Скотт не торопился праздновать победу. Он укладывал в портфель колу и неукоснительно приходил вовремя, в перерывах диктовал Фрэнсис и записывал детали съемочного процесса, которые они потом расшифровывали дома. Как и их герои, Нивен был джентльменом, а де Хэвилленд – зазнайкой, почти не выходившей из личной гримерки. Декорации закрыли не только от естественного освещения, но и от малейшего ветерка. Павильон пропах пылью, как старый чердак. К обеду помощники режиссера и операторы ходили взмокшие, по лицам актеров тек грим.
Иногда приходил Голдвин и подсаживался к режиссеру, склоняясь к нему, как бы давая указания. Его настоящая фамилия была Голдфиш, «-вин» он уже сам придумал. Он был из тех, кто пришел еще до Тальберга, человеком практичным и безжалостным как гангстер. Скотт хотел поблагодарить его за предоставленную возможность, но не успел. На четвертый день съемок Голдвин с режиссером на глазах у Скотта дошли до перепалки, так что последний даже ушел с площадки. На следующее утро Скотта без объяснения причин уволили.
– Надо было предупредить тебя, – сказал Свони. – Режиссер тоже мой клиент.
– Ясно, – ответил Скотт. – Голдвин решил всех скопом…
Зарплата ожидалась только в субботу. Важных писем не приходило, неожиданных телеграмм тоже. Слишком давно он не платил Магде, так что пришлось взять «Форд» и снова поехать через бульвары Голливуд и Уилшир. Фрэнсис на «Понтиаке» ехала следом.
Оценщик вспомнил машину, но не имя Скотта, чему тот был только рад.
Фрэнсис ждала в машине с заведенным двигателем.
– Merci beaucoup, – сказал он.
– Mais bien sur, monsieur.
«То, что называют любовью»
На какое-то время его спасли Джеральд и Сара. Скотт договорился с «Вассаром», что будет платить за обучение дочери по частям, как уже выплачивал ее долг за операцию, и все равно пришлось просить доктора Кэрролла об отсрочке на месяц, потом еще и еще, хотя мать Зельды докучала ему просьбами вернуть дочь домой. Скотт послал краткое содержание романа в «Колльерс». Если им понравятся первые шестьдесят страниц, ему заплатят пятнадцать тысяч. Пока же было слишком рано – Скотт только начал понимать Стара.
К ноябрю он почти довел роман до конца. Кое-что еще следовало отточить, но это можно было доделать и позже. Скотт готовился получить от редакции любое письмо и обещал себе не расстраиваться. Однако он не мог предположить, что отказ придет сразу.
Попробовал в «Пост». Отказали.
До этого Скотт надеялся, что продажа прав решит все его беды. «Эсквайр» принял рассказы, но предлагал за них так мало, что оплачивать счета было нечем. К кому еще обратиться? Хотя Скотт заставлял себя продолжать работу, по вечерам, когда Фрэнсис и Эрлин уходили, подступало одиночество, и в отчаянии он снова запил.
Спохватился он сам, позвонил доктору и вызвал медсестру прежде, чем успел наломать дров. Но сразу же после Дня благодарения, когда, казалось, беда миновала, в очередной раз сорвался: в приступе ярости разбил лампу, поссорился с сестрой и выставил ее за дверь. Женщина позвонила Шейле, которая приехала успокаивать Скотта Моцартом и томатным супом. А он, как капризный ребенок, запустил тарелкой в стену.
Сестра стояла в сторонке с уже бесполезным шприцем.
– Лили Шейл ее зовут. А она не сказала, что еврейка, а? Нет, конечно. Лили Шейл. Высочество из трущоб, трясла сиськами напоказ всему Лондону…
Скотт с хохотом показал, как, по его мнению, это выглядело, и убежал. Сестра встала в дверном проеме, но Скотт пихнул ее в ногу и стал рыться в столе в поисках пистолета. Шейла вызвала полицию. Пока патрульные под вой сирены добирались к ним по долине, Скотт заперся в ванной и проглотил упаковку снотворного.
Позже, придя в чувство и услышав, что вытворял, он пришел в ужас. Медсестра вернулась. Шейла – нет.
Скотт надеялся, что когда снова вернется к нормальной жизни, она простит его, но Шейла даже не брала трубку. По его просьбе Фрэнсис оставляла розы на ее крыльце, Скотт заказывал букеты, которые были ему не по карману, вкладывая их любимые стихи. Изо дня в день он ждал, что она позвонит или войдет в калитку. Но ничего не происходило, и Скотт стал бояться, что потерял ее безвозвратно.
Эрлин с Шейлой была согласна.
