— Ты сказку про пражского голема из старого мира помнишь? — спросил он меня.
— Примерно, в общих чертах, — кивнул я. — В пражском гетто какой-то раввин для защиты евреев от всех подряд придумал голема. Вылепил его из глины, вложил в рот клочок пергамента с именем Бога, и тот ожил. Что-то в этом духе.
— Примерно, — кивнул Васька, дуя на чай в блюдце, потянулся к вазочке с крендельками и заскользил пальцами по гладкой поверхности: все крендельки быстро и ловко успела погрызть Маша. — На самом деле надо было пражским властям того еврейского чернокнижника на костёр тащить и жечь как можно скорее. Глину он оживил, как же. Оживи её поди. Неживое, или ранее живым не бывшее, не оживляется — правило любой магии номер раз. Анимируется — да, но не оживляется. Думаю, что началось как раз с такого же заклятия, как и в нашем случае: перемещения песка в чей-то организм. А потом окружающим сказали, что вроде как из глины вылеплен. На ощупь похоже, кстати.
— А с именем Бога чего?
— А ничего. Знаешь, что это? — Он ткнул пальцем в клочок пергамента из шкатулки.
— Нет.
— Это кусок кожи с этого самого вампира. Если содрать с кого-то кожу, начертать, как я понимаю, вот это самое заклятие и вложить тому в рот, то получится оный самый голем. В данном случае — анимированный вампир, выполняющий приказы хозяина, неуязвимый для магии и почти неуязвимый для любого оружия. И знаешь, что случилось?
— Что? — уже всерьёз заинтересовался я.
— Одна из твоих пуль попала ему как раз туда, где лежал этот кусочек его собственной кожи. И разорвала его, разрушив целостность заклятия. Шанс повторить — один на миллион. Пока клочок цел и он у него внутри — ты ничего не сможешь с этой дрянью сделать. Разве что взорвать.
Васька замолчал с многозначительным видом. Да и было с чего такой вид иметь — если он прав, то и впрямь попасть так, чтобы разрушить пергамент с управляющим заклятием… В следующий раз меткости может и не хватить. А вот насчёт взорвать…
— А срубить башку?
— Можно, — кивнул собеседник. — Но топор завязнет, или чем там рубить собираешься. Я же не просто так рассказывал, как его песком набивали.
— Ага, — кивнул я, подтверждая, что усвоил информацию. — Вась, так что у нас с преступностью деяний в этом случае?
— Если реально, то никак, — поморщился Васька. — Вампиры вне закона, нигде не сказано, что по отношению к ним существуют запретные чары. Другое дело, что этот самый вампирский голем напал на человека. Это уже преступно, однако…
Васька лишь скроил совсем тоскливую гримасу, и я закончил фразу за него:
— …Никто не может доказать, что этот вампир-голем был работой рук упомянутого колдуна.
— Верно, соображаешь, — подтвердил некромант. — Если даже магическое воздействие между ними засекли, то колдун всегда отмазаться может. Скажет, что обуздать чудовище пытался. И то, и другое — управляющие заклятия.
— Хорошо, — кивнул я разочарованно. — А что по второму покойнику?
— По второму, если честно, тоже не всё в порядке, — без энтузиазма сказал Васька. — И тоже слабо доказуемо.
— Что именно? — уточнил я.
— А то, что в покойнике ничего не осталось. Его даже подъять невозможно.
Васька так и сказал — «подъять». Надо же, каких мы слов нахватались, это тебе не простецкое «поднять».
— Ты объясни, я всё же в некромантии этой твоей…
— Чтобы труп подъять, надо хоть за что-то зацепиться. За сознание умирающее, за след души — за что угодно. Надо установить связь между малым — отрезанным пальцем, например, и целым, что лежит в круге. А в этом — пустота, будто он никогда живым и не был. Хоть пополам его пили, всё без толку. При этом ясно, что был он живым, и есть на нём след заклятия, которым это проделано.
— Прочитать сможешь?
— Не, куда мне! — отмахнулся Васька. — Очень сложное. И ожог у него на груди от сгоревшего амулета. Думаю, что в этом амулете и было заклятие прошито. Как клиент помер, так его и почистило.
— Ты об этом говорила? — спросил я Машу.
— Об этом, — подтвердила она. — Этот амулет — телепорт, но для нематериальной составляющей.
— А ты откуда всё это знаешь? — решил я уточнить.
— Оттуда, что это не Пантелея работа изначально. Он его модифицировал. Такие амулеты для перемещения духа делал ещё мой учитель.
— А Пантелей… — начал я догадываться.
— Пантелей тоже его ученик, — сказала Маша. — Только разошлись они раньше, лет сколько-то там назад.
— Отсюда ты его и знаешь?
— Отсюда и знаю, — кивнула колдунья. — Я его раньше только на фотографиях видела, до того, как он опять в Царицыне объявился.
— А учитель твой где? — спросил я с надеждой.
— Умер недавно. Год назад примерно. Старый он был.
В общем, посидели мы у Васьки ещё с полчаса, но уже совсем ничего полезного не выудили. Что он знал, то нам и сказал. Пусть не много, но и не мало. Самое главное, для меня самого всё уже ясно стало — волшба Пантелея зла и незаконна, а потому, если дело правильно повернуть, можно добиться того, что за него награду предложат. Можно. Но не сейчас. Пока доказательств маловато.
Васька со своей демонической Лари, по-прежнему таинственно улыбающейся, вышли проводить нас на крыльцо. Мой взгляд опять упал на поросёнка, привязанного к ноге эльфийской статуи.
— Вась, а это что? Пополнение коллекции искусства?
— Да нет! — отмахнулся тот. — Оказал тут услугу малую Петру-мяснику, забесплатно вроде как, а он возьми да и притащи кабанчика. Ума не приложу, что с ним теперь делать. И отказаться неловко было.
— А ты его умертви, затем подыми и двор охранять заставь, — подначил я Ваську. — Будет такой свинский охранный зомби. На страх врагам.
Тот, судя по всему, пропустил моё заявление мимо ушей, и мы распрощались.
ГЛАВА 5,
в которой герой со спутницей сначала отказываются от чая со становым приставом, а потом вынуждены отказаться от кофе в гостях у недоброй волшебницы
Следующим пунктом нашего путешествия вновь стал околоток. Намерен я был пообщаться не с кем-нибудь, а с самим господином становым приставом Степаном Битюговым. Маше посещать повторно околоток очень не хотелось, это было заметно сразу, но я на её присутствии настоял. Мало ли что подтвердить придётся? А Маша, как ни крути, свидетельница.
Когда мы подошли к большому подворью, огороженному частоколом с колючкой поверху, в котором находились и сам околоток, и маленький острог на десяток камер, и пресловутая «банька», Маша поморщилась, но ничего не сказала. Было тихо, на крыльце болтали и курили двое урядников в форме. Вдоль забора выстроились пять уряднических «виллисов». Лошадей вообще не было видно — видать, всех в конюшню загнали. Вообще утро воскресенья — самое тихое время в городе. Кто кутил с пятницы на субботу и с субботы на воскресенье, как раз сейчас отсыпаются. А кто кутит каждый день, всё равно по утрам спит.
