Мы обсуждаем, чем обернется потеря «Прогресса». Наши ресурсы – пища, чистая одежда, кислород, вода и запчасти – на исходе. Еще одна ракета с грузовым кораблем – американской компании Orbital ATK – взорвалась на стартовой площадке в октябре. У русских мало пищи и одежды, мы должны будем поделиться с ними и в результате тоже окажемся в стесненных обстоятельствах. Миша, Геннадий и Антон весь день сообщают нам новости и с каждым разом выглядят все более озабоченными. На борту «Прогресса» у каждого космонавта были личные вещи, которые дороги им. Иногда в посылках близкие передавали ювелирные изделия и другие уникальные вещи. Миша откровенничает со мной о некоторых предметах на борту грузового корабля, и по его голубым глазам видно, как он встревожен.
– Может, контроль восстановят, – утешаю я, похлопывая его по плечу, хотя мы оба знаем, что с каждой минутой это все менее вероятно.
Я хотел бы уделить больше времени обсуждению проблемы с остальными членами экипажа, но нужно чинить полуразобранный туалет. Я отсоединяю и закрываю заглушками узлы, через которые в сборку поступает наша урина и откуда отводятся жидкие побочные продукты очистки – концентрат и нечто вроде серых стоков. Каждые несколько дней мы откачиваем концентрат из накопителя и храним в русских емкостях, откуда все это впоследствии будет перекачано в опустевшие водяные баки «Прогресса», чтобы после его расстыковки с МКС сгореть вместе с ним в атмосфере. Серые стоки перерабатываются в питьевую воду.
Я извлекаю сломанную дистилляционную сборку, упаковываю в двойной пакет, снабжаю этикеткой и отношу на хранение в PMM (Permanent Multifunctional Module, герметичный многофункциональный модуль), своего рода кладовку рядом с «Ноудом-3», в ожидании отправки на Землю на SpaceX. Там инженеры исследуют ее и, если сумеют, починят, чтобы снова прислать нам. Следующий шаг – поставить на место другую сборку и повернуть ее на определенный угол. Я начинаю снова подключать трубопроводы, очень внимательно следя за тем, чтобы не соединить линии чистой воды и урины, затем подсоединяю электрические кабели и фотографирую свою работу, чтобы на Земле впоследствии убедились, что я все сделал правильно.
Пока я тружусь, из Центра сообщают, что «Прогресс» официально признан потерянным. С дурным предчувствием я плыву в русский сегмент за подтверждением. Миша встречает меня в служебном модуле, и по нему видно, что он получил скверные известия.
– Мы дадим вам все, что нужно, ребята, – говорю я.
– Спасибо, Скотт, – отвечает Миша.
Сомневаюсь, что прежде видел такое отчаяние на лице другого человека. Обычно мы не боимся, что нам чего-нибудь не хватит, но потеря «Прогресса» внезапно заставляет почувствовать, насколько мы зависим от стабильной череды успешных полетов грузовых кораблей. Мы переживем одну-две неудачи, но придется задуматься о нормах потребления оставшихся ресурсов.
Однако больше, чем о запасах, мы беспокоимся о коллегах, которые скоро будут стартовать. Ракета, погубившая «Прогресс», используется и для запуска пилотируемых кораблей. Трое наших новых членов экипажа, которые должны прибыть менее чем через месяц, 26 мая, скоро доверят свои жизни тому же самому «железу» и программному обеспечению. Российское космическое агентство должно установить, что случилось, и убедиться, что авария не повторится. Это скажется на расписании работ на МКС, но никто не хочет лететь на «Союзе», с которым может случиться то же самое, что с этим «Прогрессом». Какая ужасная смерть – бесконтрольно вращаться на низкой земной орбите, зная, что скоро погибнешь от удушающего действия углекислого газа или недостатка кислорода, а твое тело так и останется здесь на долгие месяцы, пока не сгорит в атмосфере!
Я подключил все соединения к устройству переработки урины. Среди груза, потерянного вместе с «Прогрессом», была свежая вода, и если мы не сможем добывать ее сами, то наша шестерка долго не протянет. Я дважды проверяю все соединения и прошу Землю подать питание на прибор. Работает. Центр поздравляет меня, а я благодарю за помощь.
Отложенный запуск следующего «Союза» означает, что откладывается и возвращение Терри, Саманты и Антона. Все они заверили свои космические агентства, что готовы оставаться на станции, сколько потребуется, что, на мой взгляд, характеризует их с хорошей стороны, несмотря на то что у них нет выбора. Я представляю, как им тяжело. Каждый из нас знает, сколько здесь пробудет, и соответствующим образом настраивается. Не представляю, что мне бы пришлось звонить семье и сообщать, что я не вернусь в обещанное время, а когда вернусь, не знаю! Можно лишь посочувствовать товарищам по экипажу. Внешне они держатся бодро и ведут себя профессионально. Терри говорит, что считает это благом: жить в космосе – привилегия, а теперь он проведет здесь больше времени и успеет больше сделать из того, что задумывал, например сфотографировать определенные места Земли и снять фильм в формате IMAX, который так ему нравится. Саманта настолько глубоко не копает. «Что тут поделаешь?» – замечает она и добавляет, что, видимо, побьет мировой рекорд длительности непрерывного космического полета среди женщин, 195 дней.
Покончив с многотрудным делом замены устройства переработки урины, я с удовлетворением думаю, что мы сможем делать из урины чистую воду. Вместе с тем, как ни странно, печально сознавать, что я всего лишь привел все в норму. Ставлю на место кабину, удостоверяюсь, что все болты хорошо затянуты, отсылаю фотографии и на полчаса отправляюсь на беговую дорожку.
Пока я бегаю, раздается громкий сигнал датчика дыма. Лента тренажера у меня под ногами автоматически останавливается. Сигналы экстренного оповещения призваны привлекать наше внимание, и им это удается. Я отцепляю себя от беговой дорожки и тороплюсь отреагировать на сигнализацию, хотя почти наверняка знаю, что привело к срабатыванию датчика: во время бега я, видимо, поднял немного налипшей на тренажер пыли или слегка перегрел мотор, вынужденный усиленно протаскивать ленту транспортера, чтобы заставить мой сердечный ритм ускориться. Пожарная сигнализация автоматически отключает и вентиляцию в «Ноуде-3», из-за чего вырубается наша «Сидра». Едва мы возвращаемся к нормальной жизни после срабатывания сигнализации, Земля сообщает, что не может вновь запустить «Сидру» по неизвестной причине. Я не в восторге от перспективы терпеть повышение уровня СО2, пока мы вновь не заставим аппарат работать.
Весь день я с нетерпением жду видеоконференции с Амико. Раз в неделю мы получаем возможность видеть и слышать друг друга от 45 минут до 1,5 часов. Мы придумали ритуал завершения каждой видеоконференции: Амико с iPad обходит дом, давая мне возможность увидеть каждую комнату. Я чувствую связь с домом, глядя на наши вещи: диван, кровать, бассейн, кухню, – залитые ярким солнечным светом, надежно стоящие благодаря гравитации. Однажды в кухне я замечаю, что на холодильнике горит индикатор – пора менять водяной фильтр. Я обращаю на это внимание Амико, чтобы и у нее была чистая вода.
Сегодня Амико сидит на нашем диване, освещенная льющимся из окна солнцем. Мы рассказываем друг другу о каждом прошедшем дне. Она напоминает о видеоконференции на следующей неделе – к нам домой придут несколько моих друзей, чтобы я мог с ними повидаться, – и добавляет, что, готовясь к вечеринке, обнаружила, что динамики возле бассейна не работают, а почему – непонятно.
