Этой ночью, выключив свет и забравшись в спальный мешок, я понимаю, какая стоит тишина. Ни возни в других каютах, ни тихих голосов, разговаривающих с Землей или желающих близким спокойной ночи по телефону. Будь это обычный шестимесячный полет, я бы уже прошел половину дистанции. Меня охватывает то же чувство необозримости предстоящего срока, что и в первый день. Еще девять месяцев. Я редко даю волю подобным мыслям, но, если они берут свое, от них трудно избавиться. Во что я ввязался?
Воскресенье на космической станции редко проходит как нормальный выходной, но сегодняшнее может стать исключением. Вчера я справился как с еженедельной уборкой, так и с тренировками, и сегодня у меня совершенно свободный день. Проснувшись, я читаю суточную сводку, присланную накануне вечером, и узнаю, что сегодня Геннадий устанавливает мировой рекорд продолжительности пребывания в космосе: 803 дня. К моменту отлета их станет уже 879, и я думаю, этот рекорд продержится долго. Я сплю допоздна, завтракаю, немного читаю и решаю почистить почтовый ящик, но, открыв ноутбук, вижу, что интернет-соединение отсутствует. Это постоянная проблема: в субботу вечером Земля удаленно перегружает ноутбуки, и никто не замечает, что соединение отвалилось. Я звоню с просьбой решить этот вопрос в воскресенье утром и слышу, что единственный человек, способный это сделать, придет позже.
На сегодня, на 2:20 дня по времени МКС (10:20 утра во Флориде), назначен запуск SpaceX, который я рассчитывал наблюдать в прямой трансляции, но интернет-соединение к этому времени не будет восстановлено. SpaceX везет многое из того, что мы с нетерпением ждем, и самый важный его груз – международный стыковочный адаптер (International Docking Adapter), механизм стоимостью 100 миллионов долларов, который приведет стыковочные порты, сконструированные для космического челнока, в соответствие с новым международным стандартом стыковки, принятым в 2010 г. НАСА, ЕКА, Роскосмосом, Японским и Канадским космическими агентствами. (В конечном счете его смогут использовать и китайцы, и другие страны.) Без него мы не сможем доставлять на станцию людей кораблями SpaceX или Boeing, пока находящимися в стадии разработки.
На борту SpaceX также находятся пища (у русских она на исходе), вода, одежда для американского астронавта Челла Линдгрена и японского астронавта Кимии Юи, которые прилетят в следующем месяце, снаряжение Челла для выхода в открытый космос (этой осенью он станет моим напарником в работах вне станции), фильтрующие прокладки для удаления загрязнений из воды (ее уже почти невозможно пить из-за большого содержания органики, поскольку комплект столь необходимых нам фильтров взорвался вместе с Orbital) и эксперименты, созданные школьниками (некоторым детям, разработки которых погибли при взрыве ракеты Orbital, был дан второй шанс увидеть, как они сегодня отправятся в космос).
Лично я жду запасную пару обуви для бега, новый привод для беговой дорожки, чистую одежду, лекарства и подарки друзей и членов семьи.
Наступает и минует время ланча. Вскоре после него интернет-соединение моего компьютера восстанавливается. Я ищу трансляцию запуска SpaceX, но соединение недостаточно стабильное для потокового видео. Изображение то застывает, то дергается. Вдруг мой взгляд останавливается на заголовке: «Грузовая ракета SpaceX взрывается во время запуска к МКС».
Что за гребаная шутка?
Руководитель полета по закрытому каналу связи сообщает нам, что ракета потеряна.
– Принято, – отвечаю я.
Я беру паузу, перебирая в памяти утраченный груз. Белье Кимии, мои таблетки, адаптер НАСА за 100 миллионов. Научные эксперименты школьников. Все разлетелось на мелкие кусочки. Я перешучиваюсь с Марком: ни о чем я не буду так скорбеть, как о костюме гориллы. После того как он меня на это подбил, я стал понимать, сколько веселья принесла бы сюда эта штука. Теперь она превратилась в пепел и дождем прольется над Атлантикой, как и все, что было в корабле. Я оглушен потерей, подавлен сознанием того, что она означает для оставшегося срока моего пребывания в космосе и дальнейшей жизни. Но почти столь же сильно раздражение из-за того, что не удалось увидеть старт – и взрыв – в прямом эфире. Нелепо, но меня задевает, что событие, имеющее такие колоссальные последствия для моей жизни, прошло мимо меня.
Я звоню Амико, и она рассказывает, как это было: через две минуты после пуска ракета достигла максимального аэродинамического давления, как и положено, но затем внезапно взорвалась в ясном небе Флориды. За разговором до меня начинает доходить, что мы потеряли три грузовых корабля за последние 9 месяцев, последние два – один за другим. Предметов повседневного спроса, оставшихся у нас, хватит месяца на три, а у русских дела еще хуже.
Мне приходит в голову, что, возможно, следует отложить старт следующего экипажа – после сентябрьского пополнения здесь, пусть на короткое время, соберется девять человек при ограниченных запасах и зашкаливающем уровне СО2. Я также понимаю, что Земле следовало прислушаться ко мне, когда я посоветовал Терри оставить свои перчатки от герметичного скафандра Геннадию на случай экстренного выхода в открытый космос. От меня отмахнулись: новые перчатки прибудут на SpaceX. Теперь от них остались лишь раскаленные крупинки над океаном у побережья Флориды.
Я вспоминаю о школьниках, которые видели, как их работы взорвались, восстановили их и теперь наблюдали за их взрывом на SpaceX. Надеюсь, они получат третий шанс. Думаю, этот урок стойкости, упорства и умения бороться, не опуская рук, пойдет им на пользу.
Глава 8
Весной 1988 г. я переехал в городок Бивилл в штате Техас, царство перекати-поля на полпути между Корпус-Кристи и Сан-Антонио. «Бивилл» – один из немногих мировых центров для молодого военного летчика, желающего летать на реактивных самолетах, и я мечтал там оказаться. Вместе с двумя знакомыми по колледжу, также из летной школы, я разместился в небольшом доме на проселочной дороге напротив ранчо и был готов приступить к учебе.
Занятия начались на двухмоторном T-2 Buckeye. В первый раз забираясь в кабину, облаченный в противоперегрузочный костюм и кислородную маску, я чувствовал, что пробился в высшую лигу. Т-2 прощает ошибки, поэтому мы начали с него. Тем не менее это самый настоящий реактивный самолет, пилотировать его трудно и опасно. Мне пришлось многому научиться. Он развивает бо́льшую скорость, быстрее ускоряется и реагирует на изменения условий, в результате намного проще «отстать от самолета» (когда не пилот, а самолет управляет ситуацией) и попасть в неприятности.
Мне пришлось привыкать к кислородной маске и противоперегрузочному костюму, учиться летать пристегнутым в катапультируемом кресле. Это снаряжение ограничивает движения, и, когда ты его используешь, острее чувствуешь потенциальную опасность. Это оказалось страшнее, чем я думал. С другой стороны, в противоперегрузочном костюме ходишь упругим шагом, с высоко поднятой головой и расправленными плечами. Я готовился стать пилотом боевого реактивного самолета и гордился этим. В скором времени, однако, по моей самоуверенности был нанесен тяжелый удар.
Когда я налетал около 100 часов, настало время попытаться сесть на авианосец – военный корабль с палубой, пригодной для взлета и посадки самолетов. Взлетно-посадочная полоса на авианосце такая короткая, что приходится применять катапульты, чтобы помочь самолету оторваться от нее, и тросы аэрофинишера, чтобы остановиться. Посадка сложна и опасна даже в идеальных условиях.
