Глядя в окно на причудливый байконурский пейзаж, я понимаю, что за все время, проведенное здесь, – целые недели – фактически ни разу не видел самого города. Я бывал только в особых местах по служебной необходимости: в ангарах, где инженеры и техники готовят к полету наш космический корабль и ракету, в залитых флуоресцентным светом комнатах без окон, где мы облачаемся в скафандры «Сокол», в зданиях, где располагаются наши инструкторы, переводчики, врачи, повара, управленцы и другой обслуживающий персонал, а также в ближайшем доме, где мы живем, – американцы любовно именуют его «дворцом Саддама». В этой пышной резиденции, построенной для главы Российского космического агентства, его сотрудников и гостей, разрешено селиться членам экипажей во время пребывания на Байконуре. Это место приятнее других построек и несравненно комфортнее спартанских помещений в офисном здании Космического центра имени Кеннеди во Флориде, где астронавты шаттлов когда-то отбывали карантин. Во «дворце Саддама» хрустальные люстры, мраморные полы и у каждого четырехкомнатный номер с джакузи. В здании имеется баня, русская сауна с холодным бассейном, куда можно нырнуть после парной. В начале двухнедельного карантина я заглянул в баню, где голый Миша хлестал голого Геннадия пучком березовых веток. Увидев это зрелище впервые, я несколько оторопел, но, как только сам попарился в бане, окунулся в холодную как лед купель и затем выпил домашнего русского пива, оценил ее в полной мере.
Есть во «дворце Саддама» и обширная столовая с отглаженными белыми скатертями, тонким фарфором и плазменными телевизорами на стенах, где вечно крутят старые советские фильмы, видимо любимые космонавтами. Русская еда хороша, но американцам через какое-то время она может поднадоесть – борщ почти каждый день, мясо с картофелем, другое мясо с картофелем, все засыпано тоннами укропа.
– Геннадий, – завожу я речь за обедом через несколько дней после заселения, – зачем столько укропа?
– А что? – спрашивает он.
– Вы суете укроп во все. Некоторые блюда были бы очень вкусными, если бы не тонули в укропе.
– А, ясно. – Геннадий кивает, на его лице проступает характерная улыбка. – Это оттого, что русский стол состоит главным образом из картошки, капусты и водки. Укроп избавляет от газов.
Потом я погуглил – так и есть! Замечу, очень разумно избавиться от газов перед тем, как оказаться запертыми на много часов в крохотной железной банке вплотную друг к другу, так что я перестал сетовать на обилие укропа.
На следующий день после прибытия на Байконур у нас была первая «примерка». Для нас это возможность оказаться внутри спускаемого аппарата «Союз», пока он еще в ангаре, не соединенный с ракетой-носителем, которая выведет нас в космос. В огромном, как пещера, ангаре, известном под названием «здание 254», мы надеваем скафандры «Сокол». Это невероятно трудоемкий процесс. Единственный «вход» в скафандр находится на груди: нужно вползти ногами вперед через эту нагрудную дыру, с усилием протолкнуть руки в рукава, вслепую нашарить головой разъемное кольцо. Для меня этот процесс часто заканчивается царапинами на макушке. В данном случае отсутствие волос – это минус. Затем входное отверстие герметически закрывается, причем этот процесс поражает примитивностью: края материала складываются гармошкой и скрепляются эластичной тесьмой. Знакомясь с этой системой, я не мог поверить, что какие-то резинки станут нашей единственной защитой в космосе. Когда я оказался на космической станции, то узнал, что точно такими же резиновыми лентами русские в космосе стягивают горловины мешков для мусора. С одной стороны, меня это насмешило, с другой – я оценил прагматизм русских в отношении технологии. Зачем менять то, что работает?
«Сокол» конструировался как спасательный скафандр, его единственная функция – уберечь нас в случае пожара или разгерметизации «Союза». В ходе полета я пользовался при выходах в открытый космос другим скафандром, намного более солидным и технологичным, – своего рода маленьким космическим кораблем. Скафандр «Сокол» имеет то же назначение, что и оранжевый скафандр разработки НАСА, в котором я летал на шаттле. НАСА представило этот скафандр только после катастрофы «Челленджера» в 1986 г.; прежде астронавты обходились обычными комбинезонами из ткани, как и русские до аварии 1971-го, когда в результате разгерметизации погибли три космонавта. С тех пор космонавты (равно как и астронавты, летящие вместе с ними в «Союзе») должны быть в скафандрах «Сокол». Странное чувство вызывают эти свидетельства трагедий – запоздалые усовершенствования, которые могли бы спасти астронавтов и космонавтов, рисковавших так же, как рискуем мы, но проигравших.
Сегодня у нас нечто вроде генеральной репетиции: мы облачаемся в скафандры, их проверяют на герметичность, затем нас пристегивают привязными ремнями в персональных креслах, выполненных по гипсовым отливкам с наших тел. Это нужно не для нашего удобства, которому русские не придают особого значения, а в целях безопасности и экономии места: незачем делать сиденье просторнее минимально необходимого. Кресла, изготовленные по индивидуальным размерам, поддержат наши позвоночники и примут на себя часть удара при жесткой посадке на Землю через год после старта.
Несмотря на все время, проведенное в макетах «Союза» в Звездном Городке, я изумляюсь тому, как трудно втиснуться в кресло, когда на тебе скафандр. Всякий раз я сомневаюсь, что помещусь, и всякий раз помещаюсь. Еле-еле. Приподнявшись в ложементе, я бы ударился головой о стену. Интересно, каково более рослым коллегам? Пристегнувшись с помощью привязной системы, мы тренируемся пользоваться оборудованием, дотягиваться до кнопок, считывать показания с экранов, брать свои планшеты. Мы обсуждаем, что хотели бы подогнать под себя, вплоть до деталей, например, где предпочитаем разместить таймеры (для хронометража работы двигателя), карандаши и кусочки ленты-ворсовки велкро, чтобы закрепить предметы, когда окажемся в космосе.
Закончив, мы выбираемся из люка и осматриваем пыльный ангар. Вон очередной грузовой корабль «Прогресс», очень похожий на «Союз», поскольку русские не станут создавать две конструкции, если годится одна. Через несколько месяцев «Прогресс» доставит нам на МКС оборудование, снаряжение для экспериментов, запасы продовольствия, кислород и подарки из дома. В июле стартует «Союз» с новым экипажем из трех человек. Где-то в этом ангаре собирается из деталей следующий «Союз», за ним еще один и так далее. Русские начали запускать «Союзы», когда мне было три года.
Космический корабль «Союз» (Soyuz – то же слово, что в названии страны «Советский Союз») предназначен для маневрирования в космосе, стыковки со станцией и сохранения жизни людей, а ракета-носитель – это «рабочая лошадка», придуманная человечеством, чтобы вырваться из-под власти земной гравитации. Ракеты (по непонятной причине также называемые «Союзами») готовят к запуску в зоне сборки и проверки напротив ангара – на площадке № 112. Мы с Геннадием и Мишей переходим дорогу, минуем группу российских журналистов и в очередном громадном, как пещера, здании оказываемся рядом с нашей ракетой. Серая, как оружейный металл, она лежит на боку. В отличие от шаттла и его предшественницы, колоссальной связки «Аполлон – Сатурн», космический корабль и носитель «Союз» соединяются в горизонтальном положении и в нем же выкатываются на стартовый стол. Лишь там за пару дней до запуска их поднимут и установят вертикально, в направлении на цель. Это очередной пример различия подходов русских и американцев. Данная процедура не столь парадна, как у НАСА, когда на старт торжественно выдвигается вертикальная громада, закрепленная на могучем гусеничном транспортере.
