18 декабря запуск снова был отменен, на сей раз мы даже не одевались. Мы уже просидели в карантине 22 дня. Если бы мы знали, сколько будет переносов, то вернулись бы в Хьюстон, чтобы освежить навыки на тренажерах и повидаться с родными. Поскольку я летел впервые, то пригласил во Флориду практически всех знакомых вместе с их друзьями, в общей сложности человек 800, и с каждой задержкой группа усыхала, у всех были свои дела. Утром перед каждой попыткой запуска друзья и родственники звонили и спрашивали: «Каковы шансы, что вы улетите сегодня?» Я понимал их нетерпение, но не знал, что ответить, и просто говорил: «Пятьдесят на пятьдесят. Либо улетим, либо нет».
Поговорить с нами пришел Джим Уэтерби, астронавт, занимавший должность директора Управления операций летного состава. Мы расселись вокруг стола для совещаний, и Джим сказал: «Мы собираемся покончить с этой волынкой и попробовать в следующем году». До Рождества оставалась всего неделя, и в НАСА решило позволить нам разъехаться по домам на праздники. С другой стороны, руководство хотело бы благополучно вернуть нас на Землю до 1 января 2000 г., поддавшись массовому страху, что из-за Проблемы-2000 оборудование будет сбоить. Мы шутили: НАСА боится, что компьютер шаттла совершит операцию деления на ноль и отправит нас через «кротовую нору» на другую сторону Вселенной, но в реальности смешного было мало. Тревогу вызывала вероятность того, что нам придется садиться на базе ВВС «Эдвардс» в Калифорнии. Все наземное вспомогательное оборудование Космического центра имени Кеннеди было уязвимо для Проблемы-2000, как и сам орбитальный корабль, но оборудование в Эдвардсе еще не было сертифицировано. Лично мне казалось, что для успокоения общественности НАСА, агентству, отправившему человека на Луну и создавшему многоразовый ракетоплан, следовало продолжать полеты.
– Мы не приняли окончательного решения, – сказал Джим, – но на 99 % уверены, что отложим запуск.
Он ушел, а мы заговорили о последствиях этой отсрочки для нас. Все члены моего экипажа были довольны – они хотели домой, только я не желал переноса запуска. Я приехал сюда в надежде полететь в космос и не хотел ждать еще долгие недели. Мы уложили вещи. Сотрудник, принимающий у астронавтов на хранение бумажники на время полета, пришел раздать их. Казалось, все решено. Я приготовился к возвращению в Хьюстон.
Джим вернулся примерно через час и собрал нас.
– Ребята, мы передумали. Запуск завтра.
Это стало ударом для моих товарищей, которые в мыслях уже вырвались на волю и разъехались по домам. Я же был счастлив, поскольку единственный еще ни разу не летал в космос.
На следующий день, 19 декабря, мы экипировались для запуска. Вероятность благоприятной погоды оценивалась в 60 %, но обратный отсчет продолжался весь день. За несколько часов до назначенного на 19:50 старта мы вышли из монтажно-испытательного комплекса и, жестами приветствуя журналистов, пошли к «Астровэну», автобусу, похожему на дом на колесах и служившему исключительно для того, чтобы провезти астронавтов 16 км до стартового комплекса. Космический челнок, полностью заправленный жидким кислородом и водородом, представлял собой фактически гигантскую бомбу, поэтому после заправки зона вокруг него освобождалась от персонала, за исключением самого необходимого. Стартовая площадка, обычно кишащая сотнями рабочих, предстала перед нами жутковато безлюдной, на это впечатление накладывался шум заправленного шаттла – жужжание насосов и двигателей и скрип металла, реагирующего со сверхохлажденными компонентами ракетного топлива.
На лифте внутри пусковой вышки мы поднялись на 58,5 м, и Курт первым вошел в орбитальный корабль. Криогенное топливо, проходя через топливопроводы, вызывало образование конденсата, при замерзании превращавшегося в снег, и, несмотря на теплую погоду, некоторые из нас успели сразиться в снежки, пока другие предпочли сходить в туалет – «Последний Туалет на Земле».
Затем мы один за другим вошли в Белую комнату, стерильное помещение вокруг крышки входного люка. Когда настала моя очередь, я влез в лямки своего парашюта и приладил на голове гарнитуру системы связи. Потом опустился в люке на колени, и команда закрытия отсека сняла с меня бахилы, которые мы надеваем, чтобы не занести грязь в космический корабль. Кабина была ориентирована вертикально, и мне пришлось ползти не по трапу, а через трап к приборной доске и своему креслу, казалось свисающему с потолка. Я сумел перекинуть правую ногу через рукоятку, подтянулся и принял нужное положение в кресле, лежа на парашюте, колеблющаяся масса которого ощущалась как посторонний предмет под спиной. Члены команды закрытия отсека, в том числе мой друг и товарищ по группе подготовки астронавтов Дэйв Браун, максимально туго притянули нас привязными ремнями и помогли подключить все соединения: системы связи, охлаждения и подачи кислорода.
Мы лежали на спинах в положении для старта, колени выше головы, глядя прямо в небо. Мы были счастливы, что находимся в космическом корабле, но было очень неудобно, особенно из-за тугих ремней.
Подготовка к старту – один из самых хлопотных этапов для пилота. Я отвечал за готовность многих систем к пуску, то есть должен был установить в нужное положение переключатели и прерыватели, запустить двигатели и насосы и замкнуть электрические цепи. Я настроил реактивную систему управления и систему маневрирования орбитального корабля (двигатели, с помощью которых шаттл перемещается на орбите). У меня было множество возможностей ошибиться: из-за одних ошибок мы бы сегодня не отправились в космос, из-за других не отправились бы никуда и никогда. Существовала опасность включить правильные тумблеры, но в неправильном порядке (пилотам случалось ошибиться, даже принимая осознанное решение не переключать тумблер). Я приучился точно следовать инструкциям, даже когда считал, что знаю их назубок, поскольку должен был быть чрезвычайно осторожным – однако не настолько, чтобы выбиться из графика: если не достигнуты определенные настройки в установленный момент обратного отсчета, запуск не состоится. Когда мы были заняты, казалось, что отсчет ускоряется, в то время как в моменты бездействия он еле полз.
Часы обратного отсчета показывали, что до запуска оставалось 9 минут. Космический шаттл, полностью заправленный криогенным топливом, скрипел и стонал. Скоро эту конструкцию высотой с 16-этажный дом вознесет над Землей сила управляемого взрыва. В какой-то миг я мысленно сказал себе: «Черт возьми, вот уж по-настоящему безумный поступок!»
Я слышал, что у астронавтов космического шаттла риск погибнуть был таким же, как у участников высадки десанта союзников в Нормандии. Я знал, как погиб экипаж «Челленджера», и понимал, что сейчас рискую так же. Я не чувствовал страха, но сознавал все опасности.
К этому моменту наше ожидание уже длилось несколько часов, и некоторым пришлось воспользоваться одноразовыми памперсами, надетыми под скафандры. (Когда Алан Шепард ждал старта, череда задержек из-за технических проблем так затянулась, что ему понадобилось в туалет. Ему велели просто сделать дело в скафандр, и первый американец в космосе оторвался от Земли в мокрых штанах. С тех пор большинство астронавтов пользуются памперсами или мочеприемниками.) Наконец часы обратного отсчета дошли до последней минуты. На 30-й секунде отсчет времени до запуска взяли на себя компьютеры шаттла. На 6-й секунде ожили три главных двигателя, развив тягу в 450 000 кг, но мы не сдвинулись с места, поскольку ракету удерживали на стартовой площадке 8 гигантских болтов. На нулевой сработало зажигание твердотопливных ускорителей, и болты, полуразрушенные подрывом пиропатронов, освободили ракету. Мгновенно созданное усилие в 3 млн кг оторвало нас от стартовой площадки. Из видеозаписей и личных наблюдений за стартами я знал, что сначала подъем шаттла кажется очень медленным. Секунду мы стояли на стартовой площадке совершенно неподвижно, а в следующую нас увлекало строго вверх так быстро, что это казалось невозможным. Я словно был пристегнут к сиденью в сошедшем с рельсов и бесконтрольно разгоняющемся товарном поезде, меня бешено болтало во всех направлениях. Мы разогнались от нуля до скорости, превышающей скорость звука, меньше чем за минуту.
