«Я вижу в Гэбби Гэбби» – так выразилась Амико и оказалась права.
Менее чем через два месяца я стоял рядом с Гэбби на крыше Центра управления запусками в Космическом центре имени Кеннеди, наблюдая за подготовкой к последнему старту шаттла «Индевор», которым командовал Марк. Гэбби уже присутствовала на запусках шаттлов, а я, разумеется, видел их множество. Это незабываемый опыт. Земля сотрясается, воздух трещит от мощи двигателей, и факелы ракеты пылают в небе яростным оранжевым пламенем. Когда объект размером с высотный дом вертикально устремляется в небо на сверхзвуковой скорости, это впечатляет, а если на борту человек, которого ты любишь и за которого тревожишься, – вдвойне. В тот день небо укрывали низкие облака, «Индевор» пробил их, на миг окрасив в оранжевый цвет, и исчез. Через восемь минут он был на орбите Земли.
Когда Марк решил принять командование этим кораблем, Гэбби поставила себе целью достаточно оправиться, чтобы прилететь во Флориду его проводить. Это был чрезвычайно смелый план, и она его выполнила. Для Гэбби просто находиться там стало достижением, сравнимым с запуском шаттла. Казалось, она расцветала, преодолевая огромные трудности.
Вскоре после этого полета космический челнок «Индевор» ушел на покой во исполнение решения комиссии по расследованию катастрофы «Колумбии». Мне было тяжело это наблюдать. Шаттл обладал уникальным спектром возможностей: мощный грузовой корабль с высокой грузоподъемностью, научная лаборатория, орбитальная мастерская по обслуживанию и ремонту неисправных спутников. Это был звездолет, которым я научился управлять и который полюбил. Ничего подобного мне до конца своих дней не увидеть.
В 2012 г. НАСА узнало, что Россия собирается отправить космонавта на космическую станцию на год. Причины были скорее логистического, чем научного характера, но, раз уж решение было принято, НАСА оказалось перед выбором: либо объяснять, почему американский астронавт не способен на подобное испытание, либо объявлять о собственной экспедиции «Год на МКС». К чести агентства, был осуществлен второй вариант.
Теперь предстояло выбрать астронавта. Сначала я сомневался, что хотел бы им стать. Я прекрасно помнил, какими долгими мне показались 159 дней на космической станции. Я провел шесть месяцев в море на борту авианосца, и это был долгий срок, но шесть месяцев в космосе тянутся дольше. В два раза больше времени на орбите, думал я, будут восприниматься как период времени, увеличивающийся в геометрической прогрессии. Я знал, что буду скучать по Амико, дочерям и своей жизни на Земле. Я знал, что́ испытываешь на орбите, когда с кем-то из дорогих людей случается несчастье, потому что уже прошел через это. А ведь отец был в преклонном возрасте и не самого крепкого здоровья.
Однако я давным-давно решил всегда отвечать «да», какую бы трудную задачу передо мной ни поставили. Годичный полет стал бы самым трудным испытанием в жизни, и, поразмыслив, я понял, что хочу его пройти.
Многие другие астронавты проявили заинтересованность. В конце концов, возможность слетать в космос выпадает не каждый день. К претендентам выдвигались многочисленные требования: предшествующий опыт долгосрочного полета, сертификация на выход в открытый космос, способность выполнять функцию командира, соответствующая физическая форма и сама возможность покинуть Землю на этот год. Частое сито отсеяло почти всех, оставив лишь двух кандидатов – Джеффа Уильямса, одного из моих сокурсников по группе подготовки астронавтов, и меня.
Примерно в это же время НАСА искало нового главу Офиса астронавтов, поскольку Пегги Уитсон покинула пост, чтобы самой претендовать на участие в годовом полете. Я предложил свою кандидатуру на руководящую должность. На собеседовании меня спросили, что бы я предпочел: возглавить Управление или провести год в космосе? Без колебаний я ответил: «Возглавить Управление». Я подумал, что шанс побывать в космосе мне еще представится, но стать главой ведомства астронавтов – едва ли. Возможно, мои предпочтения учитывались, но руководители решили иначе. Через несколько недель я узнал, что полечу на орбиту на год.
Через 24 часа после назначения мне сказали, что после углубленного изучения моя кандидатура была отвергнута по медицинским соображениям, и полетит Джефф. Во время предыдущего полета у меня ухудшилось зрение, и НАСА не хотело больше рисковать. По прошествии шестимесячного рубежа могло возникнуть неожиданное и быстрое усиление негативного воздействия на глаза, в результате чего моему зрению мог быть нанесен непоправимый ущерб. Я считал опасность преувеличенной и был разочарован, но согласился с принятым решением.
Вернувшись в тот вечер домой, я сообщил Амико о медицинском отводе. Вместо ожидаемого разочарования я увидел на ее лице недоумение.
– Значит, они собираются послать кого-то, кто побывал в двух длительных полетах и не испытал ухудшения зрения? – спросила она.
– Именно.
– Но если цель этого полета – узнать, что происходит с организмом во время длительного полета, – продолжила она, – зачем отправлять человека, заведомо невосприимчивого к одному из факторов, который они собираются изучать?
Это был веский аргумент.
– За все время, что я тебя знаю, – сказала Амико, – ты ни разу не смирился с отказом.
Тем вечером, когда Амико заснула, я просмотрел свое медицинское досье из НАСА – чудовищную кипу бумаг в полметра высотой с данными за много лет. Во время моей первой долгосрочной экспедиции у меня наблюдалось незначительное ухудшение зрения, но по возвращении на Землю оно вернулось в норму, хотя некоторые структурные изменения все же остались. Амико права: мы сможем больше узнать о влиянии космоса на зрение на примере такого, как я, чем любого другого, кто от этой проблемы не страдает. Я решил привести свои аргументы руководству. Меня выслушали и, к моему удивлению, передумали.
Во время подготовки к пресс-конференции, на которой нас с Мишей должны были представить в качестве участников годового полета, я задал невинный, на мой взгляд, вопрос о генетических исследованиях. Я отметил момент, до сих пор не обсуждавшийся: Марк будет идеальным контрольным участником исследования. Мое замечание принесло огромные плоды. Поскольку НАСА было моим работодателем, то не имело права запрашивать у меня информацию о моих генах. Однако поскольку я сам это предложил, появилась возможность изучения влияния космических полетов на наследственность. Таким образом, важной частью научной работы, выполняемой на станции, стало сравнительное исследование близнецов. Многие предполагали, что меня выбрали из-за наличия брата-близнеца, но это лишь совпадение.
В ноябре 2012 г. было объявлено о годовой экспедиции на МКС с участием Миши и меня.
Я в полной мере осознал, что покидаю Землю на год, лишь за пару месяцев до отлета. 20 января 2015 г. я присутствовал на ежегодном послании к конгрессу «О положении страны» по приглашению президента Обамы. В своей речи он собирался упомянуть о моем годичном полете. Для меня было честью оказаться в зале заседаний палаты представителей вместе с членами конгресса, Объединенного комитета начальников штабов, кабинета министров и Верховного суда. Я сидел на галерее, в ярко-синей летной куртке НАСА, надетой поверх рубашки с галстуком. Президент описал цели годичной экспедиции – решение проблем путешествия к Марсу – и обратился лично ко мне: «Удачи, капитан! Не забывайте выкладывать подробности в Instagram! Мы гордимся Вами».
