Как ни странно, мы знали, что этот момент приближается. Насос сепаратора проработал на несколько сотен дней дольше предполагаемого срока эксплуатации, и как раз тогда, когда я почувствовал, что продлевать его существование не имеет смысла, Земля предложила его заменить. Следовало согласиться, поскольку при внезапном отказе устройство выпускает наружу громадное облако урины, смешанной с сернокислотным консервантом, и убирать эту гадость придется мне.
Пять лет назад я был на орбите на 400 км выше своих близких в момент, когда они особенно во мне нуждались. С тех пор изменилось очень многое, однако я нахожусь там же, занятый теми же делами, когда мы минутой молчания чтим память жертв стрельбы.
Сегодня, 15 января 2016 г., на Международной космической станции великий день – день выхода в открытый космос, в котором я не участвую. Я всегда буду рад, что мне выпал шанс испытать восторг парения за бортом, когда между тобой и космосом нет ничего, кроме скафандра, но сейчас меня более чем устраивает пребывание на станции. Рад я и стать свидетелем первого выхода в открытый космос британского астронавта Тима Пика.
Сегодня я оператор поддержки внекорабельной деятельности. Я удостоверяюсь, что оба Тима надели скафандры, как положено, зачитываю шаги, следуя которым они проверяют снаряжение и функциональность скафандров, а также управляю шлюзовым отсеком. Тим и Тим должны поменять регулятор электропитания, сломавшийся еще в сентябре, когда Амико была за консолью в Центре управления полетами, а также проложить кабели. Они благополучно справляются с этими и другими задачами, когда у Тима Копры отказывает датчик уровня СО2. Само по себе это нестрашно, поскольку о содержании углекислоты можно судить по самочувствию, но вскоре он сообщает, что в его гермошлеме плавает пузырь воды. Будь пузырь маленьким, можно было бы предположить, что это капля пота, отделившаяся от кожи, но пузырь большой. Тим также говорит, что, прижимаясь затылком к впитывающей прокладке гермошлема, слышит хлюпанье, – признак того, что в гермошлеме воды больше, чем один пузырь.
Тимы пробыли за бортом всего четыре часа, их ждет еще несколько заданий, но утечка жидкости в гермошлеме означает необходимость – немедленную! – возвращаться. Тим Пик задерживается, чтобы навести порядок на рабочих площадках, а Тим Копра отправляется прямиком к шлюзовому отсеку. Мы хотим быстро вернуть их на станцию, однако спешка увеличивает риск сбоя, поэтому мы методично выполняем каждый шаг процедур, чтобы исключить ошибки. Я вспоминаю услышанную однажды мудрость, которую приписывают «морским котикам»: «Медленно значит эффективно. Эффективно значит быстро. Медленно значит быстро». Вернув парней на станцию, я первым делом снимаю гермошлем Копры. Он как будто в порядке, только немного влажный. Теперь очередь Пика. Оба выглядят усталыми, но не измученными, как мы с Челлом после двух наших первых выходов в открытый космос. Мы пробыли в скафандрах почти в два раза дольше.
Через несколько дней снова ломается «Сидра» в «Ноуде-3». В таких случаях Земле часто удается снова ее запустить, и я весь день на это надеюсь. Я уже размечтался, что успею вернуться на Землю, прежде чем «Сидра» снова потребует внимания, и с тяжелым сердцем принимаю известие, что нам с Тимом Копрой придется ее разобрать и пару дней посвятить ремонту.
На следующий день мы с Тимом выдвигаем проклятую тварь из стойки, перемещаем в «Ноуд-2», закрепляем на верстаке и разбираем. За день нам удается обнаружить проблему. Разборка агрегата с Терри Вёртсом была многодневным мероприятием, в результате которого он поранился, и мы оба были измотанными и злыми. Сегодня я сразу замечаю, что ремонт идет гораздо легче, чем в прошлый раз. Это по-прежнему очень сложная и хитрая работа: передвинуть 220 кг, которые могут повредить уплотнение люка, хрупкое оборудование или поранить человека, уже проблема, но я так поднаторел, что справляюсь с ней очень уверенно и эффективно. Я мог бы, при желании, написать руководство по ремонту чертовой штуковины. Кажется, я знаю ее, как кардиолог знает человеческое сердце.
Мы экономим время, используя хитрости, открытые мною при прошлых ремонтах, и завершаем работу за ничтожную часть времени, которое нам с Терри пришлось потратить на нее в апреле. Я невольно испытываю гордость. Не могу и не пожелать всей душой, чтобы мне никогда больше не пришлось разбирать эту штуковину.
В тот же день, работая в японском модуле, я нахожу за прибором питьевой пакет. Вытаскиваю и вижу инициалы «Д. П.» Здесь нет никого с такими инициалами, и давно не было. Это, должно быть, пакет Дона Петтита, работавшего на МКС еще в 2012 г. Я приберегаю пакет до того момента, когда Дон выполняет функцию главного оператора связи с экипажем, сую находку в камеру и вопрошаю:
– Это твое?
Дон смеется над нелепой ситуацией. Однако, как и все астронавты, он прекрасно знает, как легко теряются вещи на космической станции. Дома невозможно поставить на стол стакан воды и потерять его на три года, но в космосе, при всей внимательности, нет ничего проще, чем потерять напиток или любой предмет. Здесь слишком много вещей, и все они разлетаются.
Через несколько дней я делаю великолепный снимок Хьюстона и северного побережья Мексиканского залива, над которыми мы пролетаем ночью. Я посылаю его Амико с подписью «дом» и с удивлением замечаю, что снова начинаю пользоваться внутренним компасом. Я разрешил себе ждать возвращения. Почти год это было непозволительной роскошью, но теперь даже приятно немного помечтать и погрустить о доме, зная, что скоро будешь там.
В последующих числах января мы ставим крупный ботанический эксперимент. Августовский, с латуком, был относительно простым. Мы установили в европейском модуле «подушечки» с питательной смесью под лампы для подсветки растений, по расписанию поливали ростки и наблюдали, как разрастаются листья, превращаясь в легкий для уборки урожай. Теперь я выращиваю цветущие растения, циннии, с которыми будет сложнее, поскольку они более нежны и капризны. Последовательность экспериментов неслучайна – знания, полученные при уходе за простым и нетребовательным растением, помогут нам вырастить нечто поинтереснее. Требовательность цинний превосходит наши ожидания. Они часто выглядят неблагополучными, и я виню в этом задержку связи между Землей и орбитой. Я делаю фотографии растений и отправляю их земным ученым, которые, изучив и обсудив их, присылают мне инструкции – обычно «полейте их» или «не поливайте». Но к тому моменту, когда я их получаю, ситуация значительно ухудшается. Когда я узнаю, что полив следует прекратить, ростки залиты и плесневеют, а когда до меня доходит рекомендация возобновить полив, они обезвожены и почти засохли. Грустно ухаживать за живым созданием и видеть, как оно страдает без надлежащего ухода. Я выкладываю фото одной из цинний в социальные сети и получаю критику своих способностей садовода. «Вам далеко до Марка Уотни», – пишет некий острослов, имея в виду забытого на Красной планете героя фильма «Марсианин». Это уже наезд!
Я говорю руководителю работ с полезной нагрузкой, что хочу сам решать, когда поливать цветы. Казалось бы, невелика проблема, но только не для НАСА. Если я начну трогать растения и среду, в которой они живут, голыми руками, это будет принципиальное изменение протокола эксперимента. На Земле боятся, что я подхвачу споры плесени, если она окажется на растениях. Сначала мое предложение принимают скептически, но я убежден, что цветы погибнут, если мне не разрешат заботиться о них, как делал бы земной садовник. Невыносимо видеть, как все усилия и затраты, связанные с разработкой этого эксперимента и его доставкой на орбиту, идут прахом. Некоторые облеченные властью лица сомневаются, что я стану проверять растения ежедневно, поскольку это потребует гораздо большего времени и внимания, чем пассивное следование инструкциям. Наконец я добиваюсь своего.
