Когда дверь за ним закрылась, Люк быстро взглянул на Теодору и, подойдя к Элинор, встал рядом с ней.
– Вас история не напугала?
Элинор замотала головой, и Люк сказал:
– Что-то вы бледная.
– Мне, наверное, надо было давно лечь, – ответила Элинор. – Я еще никогда не проводила столько времени за рулем.
– Бренди поможет вам скорее уснуть. И вам, – добавил Люк, обращаясь к Теодориному затылку.
– Спасибо, – холодно проговорила Теодора, не оборачиваясь. – Я всегда легко засыпаю.
Люк понимающе ухмыльнулся Элинор. Тут дверь открылась, и вошел доктор.
– Чего только не померещится, – посетовал тот, ставя доску на стол. – Ну и дом!
– Что-нибудь произошло? – спросила Элинор.
Доктор мотнул головой.
– Наверное, нам надо договориться не ходить по дому в одиночку, – сказал он.
– Что случилось? – настаивала Элинор.
– Просто воображение шалит… Ну что, попробуем за этим столом, Люк?
– Какие восхитительные старые шахматы, – сказал Люк. – Удивляюсь, что младшая сестра их проглядела.
– Вот что я вам доложу, – объявил доктор. – Если младшая сестра и впрямь проникала сюда по ночам, то у нее были железные нервы. Он за вами следит. Дом то есть. Следит за каждым вашим шагом… Разумеется, все это шутки моего воображения.
Лицо Теодоры в свете камина по-прежнему было надутым и обиженным; а она любит внимание, внезапно поняла Элинор и, не раздумывая, пересела к ней. За спиной слышался стук расставляемых на доске фигур и негромкие голоса примеряющихся друг к другу Люка и доктора, в камине плясали язычки пламени и потрескивали угли. С минуту Элинор ждала, что Теодора заговорит, потом спросила ласково:
– По-прежнему трудно поверить, что ты здесь?
– Я не знала, что тут окажется так скучно, – сказала Теодора.
– Утром у нас будет много дел, – ответила Элинор.
– Дома были бы люди, разговоры, веселье, смех, суета…
– Наверное, я в этом не нуждаюсь, – сказала Элинор, почти оправдываясь. – Я не привыкла веселиться. Сидела с мамой. А когда она засыпала, я раскладывала пасьянс или слушала радио. Читать не могла совсем, потому что каждый вечер часа два читала ей вслух. Любовные романы.
И она слегка улыбнулась, глядя в огонь. Однако ведь это не все, подумала она удивленно, это не объясняет, каково мне было, даже если бы я хотела объяснить. Так зачем я рассказываю?
– Я ужасно гадкая, да? – Теодора быстро пересела лицом к Элинор и положила ладонь ей на руку. – Сижу и ворчу, что меня никто не развлекает. Я страшная эгоистка. Расскажи мне, какая я плохая.
Ее глаза в свете камина вспыхнули от удовольствия.
– Ты чудовище, – послушно сказала Элинор. Ей было неприятно, что ладонь Теодоры лежит на ее руке – она вообще не любила прикосновений. Однако именно так Теодора выражала раскаяние, сочувствие или приязнь. У меня хоть ногти чистые? – подумала Элинор и легонько отодвинула руку.
– Я чудовище, – заявила Теодора – к ней снова вернулось хорошее настроение. – Я чудовище, свинья и абсолютно невыносима. Ну вот. А теперь расскажи о себе.
– Я чудовище, свинья и абсолютно невыносима.
Теодора рассмеялась.
– Не дразни меня. Ты милая, добрая и всем нравишься. Люк влюбился в тебя по уши, и я ревную. Теперь я хочу знать про тебя все. Ты правда много лет ухаживала за матерью?
– Да, – сказала Элинор. Ногти у нее и впрямь были грязные, а руки – уродливые, и люди часто шутят насчет влюбленностей, потому что иногда это смешно. – Одиннадцать лет, пока она не умерла три месяца назад.
– Ты горевала? Сказать тебе, что я соболезную?
– Нет. Она была несчастлива.
– И ты тоже?
– И я тоже.
– И что потом? Что ты сделала, когда освободилась?
– Я продала дом, – сказала Элинор. – Мы с сестрой взяли кое-что из вещей, что захотели. Там и выбирать-то было не из чего – всякие мелочи, которые сберегла мать. Отцовские часы, старые украшения. Не как у сестер из Хилл-хауса.
– А все остальное продала?
– Все. Как только смогла.
– И тут же ударилась в безумный разгул, который и привел тебя в Хилл-хаус.
– Не совсем, – рассмеялась Элинор.
– Но столько лет растрачено впустую! Отправилась ли ты в круиз искать блестящих кавалеров, накупила ли себе нарядов?
– Увы, – сухо ответила Элинор, – денег получилось не так и много. Моя сестра положила свою долю в банк на образование дочери. Я действительно купила какую-то одежду, чтобы поехать в Хилл-хаус.
Люди любят отвечать на вопросы о себе, подумала она. Какое странное удовольствие! Сейчас я отвечу на что угодно.
– А что будешь делать, когда вернешься? У тебя есть работа?
– Пока нет. Не знаю, чем займусь.
– А вот я знаю. – Теодора блаженно потянулась. – Включу весь свет в нашей квартире и буду блаженствовать.
– Какая у тебя квартира?
Теодора пожала плечами.
– Чудесная. Мы сами сделали ремонт. Одна большая комната и две маленькие, уютная кухонька – мы покрасили ее в красный и белый цвета и натащили кучу старой мебели с барахолки. Столик с мраморной столешницей – просто чудо. Нам нравится выискивать старые вещи.
– Ты замужем? – спросила Элинор.
Наступила пауза, потом Теодора коротко рассмеялась.
– Нет.
– Прости, – сказала Элинор, ужасно смущенная. – Я не хотела лезть не в свои дела.
– Ты смешная. – Теодора пальцем тронула щеку Элинор. У меня морщинки в углах глаз, подумала та и отвернулась от света.
– Расскажи мне, где ты живешь, – попросила Теодора.
Элинор посмотрела на свои уродливые руки. Это нечестно, подумала она, нам вполне по средствам было бы нанять прачку. У меня ужасные руки.
– У меня маленькая квартирка, – медленно начала она. – Наверняка меньше, чем у тебя, и я живу в ней одна. Я еще не закончила ее обставлять. Покупаю вещи по одной, потому что хочу устроить все, как задумала. Белые занавески. Я несколько недель искала маленьких каменных львов на каминную полку – теперь они стоят по ее углам. У меня есть белая кошка, книги, пластинки и репродукции. Все должно быть в точности, как я хочу, ведь это только для меня. Когда-то у меня была синяя чашка со звездами внутри – заглядываешь в чашку с чаем, а она полна звезд. Я хочу такую.
– Может быть, она как-нибудь объявится в моем магазинчике, – сказала Теодора. – Тогда я пришлю ее тебе. Однажды ты получишь посылку с надписью: «Элинор с любовью от ее подруги Теодоры», и внутри окажется чашка, полная звезд.
