– Надо придумать названия для комнат, – сказала Теодора. – Предположим, я назначу Люку тайное свидание в малой парадной гостиной. И как он будет меня искать?
– Придется тебе свистеть, пока я не найду, – ответил Люк.
Теодора поежилась.
– Я буду свистеть и звать, а ты – ходить от двери к двери, все время открывая неправильные. Я буду метаться, не зная, где выход…
– Голодная, – мстительно подсказала Элинор.
Теодора вновь на нее поглядела.
– Голодная, – согласилась она. – Это просто какой-то ярмарочный павильон ужасов. Комнаты за комнатами без конца, двери захлопываются перед твоим носом… Могу поспорить, где-нибудь есть зеркала, которые сбивают с пути, и воздушные шланги, чтобы у тебя взлетели юбки, и что-нибудь такое, что выскакивает из темного коридора и хохочет в лицо…
Она внезапно умолкла и так быстро схватила чашку, что пролила кофе.
– Все не настолько плохо, – спокойно проговорил доктор. – Вообще-то первый этаж выстроен по плану, который я могу назвать почти концентрическим. В центре – будуар, где мы сидели вечером. Второе «кольцо» составляют несколько комнат – бильярдная, например, и тоскливейший кабинет, целиком отделанный розовым атласом…
– Где мы с Элинор каждое утро будем сидеть за вышиванием…
– Эти комнаты я называю внутренними, потому что у них, как вы помните, нет окон. Их окружает кольцо внешних комнат: гостиная, библиотека, оранжерея…
– Нет, – замотала головой Теодора. – Я все еще в атласном кабинете и чувствую, что заблудилась.
– Терраса опоясывает весь дом. На нее есть выход из гостиной, из оранжереи, из музыкального салона. Есть еще галерея…
– Хватит-хватит, – со смехом взмолилась Теодора. – Ужасный, гадкий дом.
Отворилась дверь в углу гостиной, и вошла миссис Дадли. Придерживая дверь рукой, чтобы не захлопнулась, она без всякого выражения оглядела стол.
– Я убираю в десять, – заявила она.
– Доброе утро, миссис Дадли, – сказал Люк.
Миссис Дадли скосила на него глаза.
– Я убираю в десять. Тарелки должны стоять на полках. Для ланча я их снимаю. Ланч я подаю в час, но перед этим посуда должна стоять на полках.
– Конечно, миссис Дадли. – Доктор встал и положил на стол салфетку. – Все доели?
Под взглядом экономки Теодора нарочито медленно поднесла к губам чашку, допила кофе, вытерла рот салфеткой и откинулась на стуле.
– Очень вкусный завтрак, – светски произнесла она. – Тарелки из фамильных запасов?
– Тарелки с полок, – ответила миссис Дадли.
– А бокалы, серебро, скатерть? Все такое красивое и старинное.
– Скатерть, – сказала миссис Дадли, – из комода в столовой. Серебро – из буфета. Бокалы – с полок.
– Наверное, вам от нас куча хлопот, – заметила Теодора.
После долгого молчания миссис Дадли ответила:
– Я убираю в десять и подаю ланч в час.
Теодора рассмеялась и встала.
– Вперед! – воскликнула она. – Вперед, вперед! Идемте открывать двери!
Для начала они – весьма разумно – приперли тяжелым креслом дверь из столовой в игровую. То, на что налетела Теодора по пути сюда, оказалось инкрустированным шахматным столиком («И как я его вчера проглядел?» – раздраженно пробормотал доктор); в дальнем конце комнаты стояли карточные столы со стульями и высокий шкаф, из которого доктор накануне доставал шахматы. Там же лежали крокетные шары и доска для криббиджа.
– Лучшее место для беспечных забав, – заметил Люк, с порога обозревая сумрачное помещение. Зеленое сукно неприятно отражалось в темной облицовке камина, серия охотничьих гравюр, целиком посвященная различным методам убийства диких животных, отнюдь не оживляла темные панели, а со стены над камином в явном смущении смотрела оленья голова.
– Сюда они приходили развлекаться. – Голос Теодоры слабым эхом отразился от высокого потолка. – Отдыхать от гнетущей атмосферы всего остального дома. – Оленья голова смотрела на нее скорбно. – Девочки, – пояснила Теодора. – А нельзя ли как-нибудь снять это жуткое чучело?
– По-моему, оно в тебя влюбилось, – сказал Люк. – Просто не сводит глаз. Идемте отсюда.
Они придвинули дверь креслом и вышли. Вестибюль тускло поблескивал в свете из открытых дверей.
– Как только найдем комнату с окном, откроем его, – заметил доктор, – а для начала распахнем входную дверь.
– Ты вот все время думаешь о девочках, – сказала Элинор Теодоре, – а я не могу забыть бедную одинокую компаньонку, как она бродила по комнатам, гадая, кто тут еще в доме.
Люк с усилием открыл тяжелую парадную дверь и подкатил каменную вазу, чтобы ее подпереть.
– Свежий воздух, – с удовлетворением произнес он.
В вестибюле повеяло теплым ароматом дождя и мокрой травы; с минуту все четверо стояли у порога, отдыхая от атмосферы Хилл-хауса, потом доктор сказал:
– А вот этого никто из вас не ждет. – Он открыл узенькую невысокую дверь рядом с большой парадной и, улыбаясь, отступил в сторону. – Библиотека. В башне.
– Я не могу туда войти.
Элинор сама удивилась своим словам, но это была правда. Струя холодного воздуха, пахнущего сыростью и землей, заставила ее отступить к стене.
– Моя мама… – начала Элинор, не понимая толком, что собирается сказать.
– Вот как? – Доктор взглянул на нее с интересом, потом спросил: – Теодора?
Теодора пожала плечами и шагнула в библиотеку. Элинор поежилась.
– Люк?
Однако Люк был уже внутри.
Со своего места Элинор видела только полукруглую стену и узкую чугунную лестницу, уходящую, надо думать – раз это башня, – вверх и вверх. Элинор зажмурилась. Издалека до нее донесся голос доктора, приглушенный каменными стенами библиотеки.
– Видите вот здесь, сверху, маленький люк? – говорил доктор. – Он ведет на балкон. И разумеется, по наиболее распространенной версии, именно здесь она и повесилась – девушка то есть. Самое подходящее место; на мой взгляд, более подходящее для самоубийства, чем для книг. Считается, что она закрепила веревку на чугунных перилах и шагнула в…
– Спасибо, – ответила Теодора. – Спасибо, я представила во всех подробностях. Сама бы я повесилась на оленьей голове в бильярдной, но, думаю, компаньонка была нежно привязана к башне. Как мило выглядит слово «привязана» в этом контексте, не правда ли?
– Очаровательно. – Голос Люка прозвучал громче: они вышли из библиотеки в вестибюль, где стояла Элинор. – В этой комнате я устрою ночной клуб. Оркестр будет стоять на балконе, хористки – спускаться по чугунной лестнице. Бар…
– Элинор, – спросила Теодора, – теперь тебе лучше? Комната совершенно ужасная, правильно ты туда не пошла.
