– Элинор?
И туг ее окатило холодом осознание: «Я в Хилл-хаусе!» Она окончательно проснулась и, дрожа, спрыгнула с постели.
– Что? Что случилось? Теодора?
– Элинор? Ты здесь?
– Иду.
Некогда включать свет; Элинор оттолкнула с дороги прикроватный столик и сама удивилась грохоту, с которым он упал. Уже нащупывая ручку двери в ванную, она подумала: это не столик упал, это мама мне в стену стучит. У Теодоры, по счастью, горела лампа. Сама Теодора сидела на кровати, встрепанная, и смотрела в одну точку дикими со сна глазами. Я, наверное, выгляжу так же, мелькнуло у Элинор.
– Я здесь. В чем дело?..
И тут она различила звук – только сейчас отчетливо, хотя слышала его с самого пробуждения.
– Что это? – прошептала Элинор.
Она медленно села на кровать, дивясь собственному спокойствию. Ну вот и оно наконец. Всего лишь звук в коридоре, в дальнем конце, и холод – ужасный, ужасный холод. Звук со стороны детской и ужасный холод, а вовсе не мама колотит в стенку.
– Что-то стучит в двери, – произнесла Теодора самым бытовым тоном.
– Ну да. Вот и все. И это в другом конце коридора. Люк и доктор наверняка уже там, проверяют, в чем дело.
И вовсе не моя мама колотит в стенку; мне снова померещилось.
– Тук-тук, – сказала Теодора.
– Тук.
Элинор хихикнула. Мне совсем не страшно, подумала она, только очень холодно. Всего-навсего кто-то стучит в двери – в одну, потом в другую. И этого я так боялась? «Тук» – самое подходящее слово. Как дети стучат, а не как матери через стену. И вообще, Люк с доктором уже там. Значит, вот это и называется «бросило в холод»? Очень неприятное чувство: начинается в животе и волнами расходится по телу, будто что-то живое. Будто что-то живое. Да. Будто что-то живое.
– Теодора. – Она зажмурилась, стиснула зубы и крепко обхватила себя руками. – Оно приближается.
– Просто звук, – ответила Теодора и прижалась к ней. – От него эхо.
Глухой какой-то стук, подумала Элинор, будто в дверь колотят чайником, или железным бруском, или стальной рукавицей. С минуту стук раздавался через равные интервалы, затем медленнее и тише и снова в быстрой последовательности. Складывалось впечатление, что кто-то методично стучит во все двери подряд. Откуда-то издалека, снизу, донеслись голоса Люка и доктора. Элинор успела подумать: «Они вовсе не здесь, с нами», – и тут ударило в дверь совсем близко.
– Может, оно пойдет по другой стороне коридора, – прошептала Теодора, и Элинор внезапно поняла: самое странное в этих неописуемых ощущениях – что Теодора их тоже испытывает. «Нет», – сказала Теодора, потому что теперь ударило в соседнюю дверь – громче, оглушительно (идет ли оно по коридору зигзагами? и ногами ли оно идет? и чем стучит? есть ли у него руки?), и Элинор, вскочив с кровати, уперлась ладонями в дверь.
– Уходи! – заорала она. – Уходи, уходи!
Наступила полная тишина, и Элинор, прижимаясь лицом к двери, подумала: все, я нас выдала. Оно искало дверь, за которой кто-нибудь есть.
Холод вполз в комнату, прибывая, как вода, захлестывая с головой, подступая под потолок. Тишина стояла такая, что всякий бы подумал: обитатели Хилл-хауса мирно спят. И тут – настолько внезапно, что Элинор даже обернулась, – у Теодоры застучали зубы.
Элинор рассмеялась.
– Ты совсем как маленькая, – сказала она.
– Мне холодно, – шепнула Теодора. – Ужасно холодно.
– Мне тоже. – Элинор накинула на Теодору зеленое одеяло, а сама надела Теодорин махровый халат. – Теплее?
– Где Люк? Где доктор?
– Не знаю. Ты согрелась?
– Нет. – Теодору бил озноб.
– Через минуту я выйду в коридор и позову их. Ты можешь…
И тут началось снова, словно оно прислушивалось, дожидаясь их слов, хотело понять, кто они и насколько готовы ему противостоять, насколько испуганы. Так внезапно, что Элинор отпрыгнула к кровати, а Теодора вскрикнула, что-то железное грохнуло в дверь, и обе в ужасе подняли глаза, потому что стучали очень высоко: выше, чем могли бы достать они или даже Люк с доктором. И от того, что было за дверью, волнами накатывал мерзкий, парализующий холод.
Элинор стояла неподвижно и глядела на дверь. Она не знала, что делать, хотя мыслила вроде бы вполне ясно и не была уж очень сильно напугана – скажем, сильнее, чем ей могло привидеться в самом кошмарном сне. Холод беспокоил ее больше звуков, и даже Теодорин теплый халат не спасал от ощущения, будто к спине прикасаются быстрые ледяные пальцы. Разумнее всего, наверное, было распахнуть дверь – вполне может быть, что именно такой чисто научный подход предложил бы доктор. Однако Элинор точно знала, что даже если ее ноги дойдут до двери, то рука все равно не поднимется к дверной ручке; бесстрастно, отрешенно она сказала себе: ничья рука бы этого не осилила, руки для такого не созданы. Каждый удар в дверь немного отбрасывал ее назад, а теперь она застыла, потому что грохот утихал.
– Я пожалуюсь обслуге на батареи, – сказала Теодора у нее за спиной. – Заканчивается?
– Нет, – выдавила Элинор. – Нет.
Оно их отыскало. Раз ему не открывают, оно войдет само. Элинор сказала:
– Теперь я понимаю, почему люди визжат от ужаса. Потому что я сейчас завизжу.
– Тогда завизжу и я, – ответила Теодора и засмеялась.
Элинор быстро села на кровать, и они ухватились друг за дружку, напрягая слух. Что-то охлопывало дверную раму, тыкалось в щели, норовя пролезть внутрь. Ручка задергалась. «Заперто?» – шепотом спросила Элинор. Теодора кивнула и тут же в ужасе поглядела на дверь ванной. «У меня тоже заперто», – шепнула ей в ухо Элинор, и Теодора с облегчением закрыла глаза. Вдоль рамы вновь пробежал липкий стукоток, и вдруг, как будто нечто за дверью обезумело от гнева, удары посыпались с новой силой. Дверь задрожала и задергалась на петлях.
– Ты не войдешь! – крикнула Элинор, и вновь наступила тишина, как будто дом внимательно прислушивался к ее словам, понимая, глумливо соглашаясь, вполне готовый ждать. В комнату порывом ветра ворвался смешок, безумное хихиканье, и Элинор ощутила его позвоночником – легчайший отголосок хохота, короткого и самодовольного, прокатившийся по всему дому. Тут с лестницы донеслись голоса Люка и доктора, и – о счастье! – все закончилось.
Когда наступила настоящая тишина, Элинор судорожно вздохнула и отсела в сторону.
– Мы вцепились друг в дружку, как малые дети, – сказала Теодора, убирая руки с ее плеч. – Ты в моем халате.
– Я забыла свой. Все правда закончилось?
– На сегодня – да, – уверенно ответила Теодора. – А ты разве не чувствуешь? Мне вот уже тепло.
Тошнотворный холод ушел, и только когда Элинор вновь взглянула на дверь, легкий морозец напоминанием пробежал по спине. Она начала развязывать тугой узел, который затянула на поясе халата.
