В то субботнее утро я мазала на гренок абрикосовый джем и представляла, как Констанция когда-то варила этот джем, чтобы я ела его в одно прекрасное утро; варила и не знала, что грядут перемены – не успеем мы и джем доесть, как все переменится.
– Маркиса, ленивица, хватит мечтать с бутербродом в руках, ты мне сегодня нужна на огороде.
Она готовила поднос с едой для дяди Джулиана: наливала молоко в кувшинчик, расписанный желтыми маргаритками, подравнивала гренок – чтоб вышел маленьким, аккуратным: дядя Джулиан даже не притрагивался к пище, если куски казались ему чересчур большими или неудобными для еды. Завтракал он обычно в комнате: ночами его мучили боли, порой он просто лежал в темноте без сна, дожидаясь рассвета и Констанции с подносом; само ее присутствие приносило ему облечение. Иногда ночью, когда сердце болело особенно сильно, он принимал одной таблеткой больше и тогда все утро додремывал – сонливый и вялый, – не желал даже горячего молока, требовал только, чтобы Констанция возилась на кухне рядом с его спальней или в саду – тогда он видел ее из окна. Если он просыпался бодрым и веселым, Констанция вывозила его завтракать на кухню; он устраивался за старым письменным столом и сразу погружался в свои записи, роняя на них крошки. «Если судьба пощадит меня, – говорил он Констанции, – я сам напишу эту книгу. Если нет, проследи, чтобы мои бумаги попали в достойные руки, к цинику; пусть книгу напишет человек, которого не заботит истина».
Я собиралась быть доброй к дяде Джулиану, поэтому мысленно пожелала ему приятного аппетита. Пускай поест и отправится на своей каталке в сад – погреться на солнышке.
– А вдруг сегодня тюльпан распустится? – Я выглянула за кухонную дверь, и в глаза ударило солнце.
– Завтра, не раньше, – Констанция всегда знала заранее. – Если соберешься побродить, надень сапоги, в лесу еще совсем сыро.
– Скоро что-то изменится, – сказала я.
– Просто весна, глупышка. – Она взяла поднос. – Не убегай, пока я не вернусь, мне понадобится помощь.
Она открыла дверь в комнату дяди Джулиана и сказала: «С добрым утром». Он ответил тусклым, старым голосом: значит, ему нездоровится и Констанции придется крутиться вокруг него целый день.
– Девочка моя, твой отец уже дома? – спросил он.
– Пока нет, – ответила Констанция. – Давай-ка подложим еще подушку. Сегодня прекрасный день.
– Он всегда так занят, – сказал дядя Джулиан. – Принеси мне карандаш, дорогая, это надо записать. Он всегда очень занят.
– Выпей горячего молока, ты быстрей согреешься.
– Ты – не Дороти. Ты – моя племянница Констанция.
– Пей.
– Доброе утро, Констанция.
– Доброе утро, дядя Джулиан.
Я надумала выбрать три слова-заклинания: пока кто-то не произнесет их вслух, ничего не изменится. Первое слово – мелодия – я вывела ложкой на гренке, на абрикосовом джеме, потом сунула гренок в рот и быстро проглотила. На треть я уже спасена. Констанция вышла с подносом из комнаты дяди Джулиана.
– Он сегодня плох, – сказала она. – К завтраку почти не притронулся, совсем слабый.
– Будь у меня крылатый конь, он отвез бы нас на Луну. Дяде Джулиану там было бы намного лучше.
– Попозже вывезу его на солнышко и приготовлю гоголь-моголь с ромом.
– А на Луне зато совсем не страшно.
Она рассеянно взглянула на меня.
– Одуванчик уже зазеленел. И редис. Я собиралась заняться огородом, но не хочется оставлять дядю Джулиана. Ничего, подождет морковь… – Констанция задумчиво забарабанила пальцами по столу. – И ревень подождет…
Я отнесла свою чашку и тарелку в раковину; надо придумать второе волшебное слово, я уже почти выбрала – Глостер. Сильное слово, годится. Хотя дяде Джулиану порой такое в голову взбредет – он способен что угодно произнести.
– Испеки-ка лучше пирог для дяди Джулиана.
Констанция улыбнулась:
– Скажи уж: испеки пирог для Маркисы. Пирог с ревенем хочешь?
– Мы с Ионой ревень не любим.
– Но у него чудесный цвет. Ревеневый джем – самое красивое, что есть на полках.
– Ну и пусть стоит на полках. А мне испеки пирог с одуванчиками.
– Глупышка – Маркиска, – сказала Констанция. Она стояла в синем платье, на кухонном полу играло солнце. Сад за окном светился молодой зеленью. Иона умывался на крылечке; Констанция, напевая, принялась мыть посуду. Я уже почти спасена, осталось выбрать третье волшебное слово.
Констанция домыла посуду, а дядя Джулиан еще спал, и она улучила минутку – сбегать на огород, собрать первые овощи, сколько успеет. Я осталась за столом на кухне – стеречь дядю Джулиана и позвать Констанцию, если он проснется; но когда она вернулась, он спал. Я грызла маленькие сладкие морковки, а Констанция мыла и убирала овощи.
– Сделаем весенний салат, – сказала она.
– Мы съедаем времена года. Сначала едим весну, потом лето, потом осень. Ждем, пока что-нибудь вырастет, и съедаем.
– Маркиска – глупышка, – сказала Констанция. На кухонных часах двадцать минут двенадцатого; Констанция сняла фартук, заглянула к дяде Джулиану и прошла, по обыкновению, к себе наверх; она будет сидеть там, покуда я не позову. Я же пошла отпирать парадные двери, и не успела я их распахнуть – из-за поворота выехала машина врача. Он, как всегда, спешил: резко затормозил, выскочил и взбежал по ступеням; «Доброе утро, мисс Блеквуд», – он пронесся мимо меня, снял на ходу плащ и бросил его в кухне на спинку стула. Ни на меня, ни вокруг не глядел – направился прямо к дяде Джулиану; оказавшись в комнате, мгновенно стал внимательным и неспешным.
– Доброе утро, мистер Блеквуд, – сказал он ласково. – Как самочувствие?
– А где этот старый дуралей? Где Джек Мейсон? – Дядя Джулиан непременно задавал этот вопрос.
Доктора Мейсона вызвала Констанция в тот вечер, когда они все умерли.
– Доктор Мейсон не смог прийти сегодня, – привычно отозвался врач. – Меня зовут доктор Леви. Я посмотрю вас вместо него.
– По мне так лучше Джек Мейсон.
– Постараюсь его достойно заменить.
– Я всегда говорил, что переживу старого дуралея, – дядя Джулиан захихикал. – Чего вы мне голову морочите? Джек Мейсон уже три года как умер.
– Мистер Блеквуд, – произнес врач. – Вы золото, а не пациент. – Он тихонько прикрыл дверь.
Я решила было выбрать третьим волшебным словом наперстянку, но его же произносят все кому не лень, и я остановила свой выбор на слове Пегас. Взяла из горки фужер, трижды четко произнесла в него мое слово, потом налила туда воды и выпила. Дверь в комнату дяди Джулиана открылась, и врач остановился на пороге.
– Так и запомните, – договаривал он. – И до следующей субботы.
