Прочными рифовыми узлами – левый, правый – он прикрепил шнур к суженному горлышку вазы.
– А теперь время акробатики, – он занял позицию в изножье кровати. – Пожалуйста, сядьте в углу и берегите голову.
Я отошла к креслу, а Доггер взялся за шнур посередине и, словно американский ковбой, готовящийся накинуть лассо на теленка, начал вращать веревку и драгоценную вазу, привязанную к ней, по кругу над головой.
По мере увеличения скорости Доггер отпускал веревку все дальше и дальше, пока ваза не начала летать по комнате в футе от стен.
Я какое-то время наблюдала, но потом, как это бывает во время однообразных действий, заскучала.
– Еще долго? – спросила я.
– Минут пятнадцать, по моей оценке, – ответил он.
«По моей оценке»? Это что, шутка? Ковбойская? Я должна была засмеяться?
На всякий случай я улыбнулась и продолжила наблюдать.
Разумеется, я абсолютно точно понимала, что происходит. Внутри вазы диатомеи (если они здесь есть) по причине своего относительно плотного кремнистого состава сражаются с силой трения воды и плавучестью, в то время как сила центробежного вращения неуклонно и плотно вжимает их в дно вазы.
– Подменить тебя? – предложила я, и Доггер кивнул с видом, который я приняла за благодарность.
Я нырнула под веревку и синхронизировала наши движения. Передача прошла идеально. Доггер аккуратно отошел в сторону и присел на край кресла.
– Это сложнее, чем кажется, – заметила я через несколько минут. У меня уже заболела рука.
– Постоянное напряжение в мышцах вызывает боль, – ответил Доггер. – Без тренировок, конечно же. Эта усталость возникает из-за избытка хлорида калия, молочной кислоты и магния, вызванных мышечным сокращением, и одновременной недостаточностью фосфата креатина, гликогена и трифосфата аденозина.
Почему никто до сих пор не объяснял этот процесс так просто и понятно?
Мышечная сила требует химического обеспечения и в то же время эффективного удаления продуктов жизнедеятельности – иначе как бы Гарри Планкетт каждый год на ярмарке в Хинли устраивал благотворительное шоу, поднимая отцовского коня в воздух?
Внезапно моим рукам стало легче.
Ваза с едва слышным гудением летала по кругу.
Я ангел, а стеклянная емкость – это мой нимб. Но погодите! Теперь я превращаюсь в готовый к взлету вертолет!
Если бы я могла, то вылетела бы из окна, понеслась к церкви и зависла бы над ней, чтобы внимательно изучить ландшафт, где Орландо Уайтбред нашел свой печальный конец. И не надо было бы ждать аэрофотографии Хоба.
– Этого достаточно, – сказал Доггер, нарушив мои фантазии.
Я начала тормозить свое летающее орудие, позволяя ему постепенно, медленно-медленно, остановиться.
– А теперь, – продолжил Доггер, – гидроксид натрия должен был растворить все органические останки, содержащиеся в вашем образце…
Под моим образцом он подразумевал вязкую жидкость, которую я добыла изо рта Орландо.
– …оставив только кремниевые частицы и внешний скелет диатомей, при условии, разумеется, что оные наличествуют.
С этими словами он вылил лишнюю жидкость – довольно прозрачную, надо сказать, – в умывальник, оставив на дне вазы едва заметный осадок.
– А если они отсутствуют? – уточнила я, прекрасно зная ответ, но желая снова услышать его из уст Доггера.
– Если они отсутствуют – это значит, что наш почивший друг был уже мертв в тот момент, когда оказался под водой. Все, что нам теперь нужно, – это добыть микроскоп.
Добыть микроскоп? У меня чуть сердце не остановилось. Неужели все сорвется из-за одной мелочи?
– А это довольно легко сделать, – договорил Доггер, не обращая внимания на мой открытый рот.
Он взял фонарик, включил и поставил его на стол, так чтобы луч светил прямо в потолок. Потом достал двумя пальцами из кармана жилета что-то крошечное и продемонстрировал мне.
– Скрепка? – удивилась я.
– Именно. Простая скрепка для бумаги в некоторых обстоятельствах бывает более полезна, чем волшебная палочка.
Не говоря больше ни слова, он отогнул один конец скрепки и ловкими опытными пальцами – как у хирурга – свернул его в петлю. Из аптечки достал маленькую баночку вазелина и окунул в нее петлю.
– А теперь, – сказал он с глубоким вдохом, – давайте вытряхнем осадок из нашей вазы, что бы это ни было, на дно… вот этого?
«Это» было маленьким мерным стаканом, который тоже имелся в автомобильной аптечке. Доггер перевернул его вверх тормашками и поставил на стол рядом с фонариком.
Деревянной лопаточкой для языка, тоже извлеченной из аптечки, я выцарапала осадок со дна вазы и аккуратно распределила его по дну стакана.
Подняв стакан, Доггер перевернул его и водрузил прямо на блестящую линзу фонаря. Проведя скрепкой внутри стеклянной трубки, где еще оставалось немного дистиллированной воды, он предъявил мне каплю, застывшую посреди петли и в лучах света сверкающую, словно бриллиант.
– Чудесно, – искренне признала я.
Конечно же, это вазелин удерживает каплю на месте. Как умно со стороны Доггера!
– Наша линза, – сказал Доггер, помещая ее прямо над образцом на дне стакана, и спросил, – что вы видите?
Я наклонилась, вглядываясь сквозь каплю воды, снизу подсвечиваемую фонарем. Перед моими глазами появились крошечные зернышки, разноцветные по краям.
– Это диатомеи? – поинтересовалась я. – Они совсем маленькие.
Доггер снова засунул руку в недра своего весьма полезного жилета и на этот раз извлек очки.
– Воспользуйтесь ими как увеличительной линзой.
Я нацепила их на нос.
Аккуратнейшим образом, чтобы не повредить каплю воды, я взяла скрепку из пальцев Доггера и начала двигать ее вверх и вниз, пока изображение не стало четким.
Победа! Очки более чем вдвое усилили наш импровизированный микроскоп.
Я громко вдохнула.
– Что вы видите? – снова спросил Доггер.
– Звезды, – ответила я. – Треугольники… круги… полоски… нитки… крошечные ракушки… Похоже на калейдоскоп.
Доггер наклонился, чтобы рассмотреть получше, и тихо сказал:
– Диатомеи. Определенно они.
– И это означает? – спросила я.
– Смерть от утопления.
Дьявол! Я так надеялась на отравление цианистым калием.
– Ну что же, – сказала я, пытаясь скрыть разочарование. – По крайней мере, это был любопытный химический эксперимент.
– И правда, мисс Флавия. Как ваша головная боль?
Я совершенно забыла о своей выдумке.
