Я хотела было сказать ему все, что о нем думаю, но поняла, что у меня и правда течет из носа.
– Спасибо, – прошелестела я и на удивление громко высморкалась. Со слабой благодарной улыбкой протянула платок ему обратно.
– Оставь себе, – сказал он, бросив взгляд на ткань. – Он тебе еще пригодится.
Это что, угроза? Я сижу бок о бок с массовым убийцей?
Массовый убийца? Звучит неплохо, Флавия. Даже в этот напряженный момент я сделала мысленную заметку пересказать мой каламбур
[27] Доггеру. Он улыбнется, может быть, даже присвистнет в ответ на демонстрацию остроты моего ума перед лицом опасности.
– Понимаете, – доверительно прошептала я, – мне просто хочется, чтобы призрак моей двоюродной бабушки упокоился. Я подумала, если увижу место, где она…
– Понимаю, – пробормотал мистер Клемм, похлопывая меня по руке. Я с трудом сдержалась, чтобы не оттолкнуть его.
Должно быть, он специально обучался искусству утешения страждущих.
Я слабо улыбнулась и продолжила:
– Не могла поверить, когда наша лодка пришвартовалась практически в том самом месте, где… где… Я подумала, что надо зайти в церковь и помолиться за бабулю Грейс.
И я возвела очи к витражам.
«Не перегибай палку, Флавия, – велела я себе. – В конце концов, она всего лишь двоюродная бабушка, далекая родственница».
Я сделала то, что на моем месте сделала бы любая воспитанная девочка: робко похлопала ресницами и скромно потупила взгляд.
Когда Господь дает вам длинные ресницы и мозги, временами их сочетание оказывается единственным оружием в вашем распоряжении, и лучше научиться использовать его эффективно.
– Господь слышит все молитвы, – заметил мистер Клемм. – Большие и малые.
– Благодарю, – прошептала я, яростно натирая уголки глаз носовым платком, который продолжала сжимать в кулаке.
– Должно быть, эта находка потрясла вас, – продолжил мистер Клемм, судя по всему, намекая на труп Орландо, лежавший на берегу, словно тушка лосося.
– Даже представить себе не можете как, – подтвердила я, яростно закатывая глаза, прикрывая рот носовым платком и выдавливая из себя сдавленный кашель в надежде, что викарий примет его за рыдания.
Как большинство священнослужителей, мистер Клемм понятия не имел, что делать с расстроенной плачущей особой женского пола.
Первый раунд в пользу Флавии.
– На самом деле… – заговорила я. Любая большая ложь начинается со слов «на самом деле», и моя – не исключение. – На самом деле одна из трех леди, погибших здесь ужасной смертью, была моей родственницей. Двоюродной бабушкой.
– Грейс Уиллоуби? – уточнил он.
Я покачала головой и ответила:
– Грейс Харкурт.
«Надо быть очень осторожной», – подумала я. Нужно помнить, что этот человек был лично знаком со всеми погибшими. Тот факт, что он назвал Грейс Уиллоуби, скорее всего, говорит о том, что он знал ее лучше, чем Грейс Харкурт.
Именно поэтому я выбрала Грейс Харкурт.
Вместо того чтобы поделиться со мной какой-нибудь информацией, на что я надеялась, мистер Клемм лишь грустно и понимающе кивнул.
Надо усилить нажим.
– Все, что вы можете рассказать мне о ее последних минутах, смягчит мою боль, – сказала я, дотрагиваясь до его рукава для вящего эффекта.
– Боюсь, не могу вам помочь. Видите ли… тем утром я… я чувствовал себя нехорошо.
Нехорошо? Что он имеет в виду? Он перебрал святого вина накануне вечером? «Маловероятно, – подумала я, – иначе он бы сейчас служил удобрением для петуний на церковном дворе, а не уклонялся от моих вопросов».
Разве что цианид добавили в вино непосредственно перед причастием, что указывает на каноника Уайтбреда или одну из трех Граций, которые наверняка помогали готовиться к службе.
Трудно поверить, что одна из них захотела бы отравиться сама. Ну, либо это самоубийство и убийство одновременно.
У меня закружилась голова.
– Нехорошо? – заботливо повторила я и умолкла, позволив этому слову повиснуть в воздухе.
Интересоваться нездоровьем ближнего надо очень аккуратно. Никогда не знаешь, насколько мерзкие подробности могут излиться на тебя потоком.
Мистер Клемм отвел взгляд и потом снова посмотрел на меня.
– Утрата веры, – признался он, кусая губу. – Видишь ли, в то время я страдал от утраты веры. В таком состоянии я не мог служить во время святого причастия. Джордж отнесся ко мне с пониманием. То есть каноник Уайтбред. Он сказал, что я должен встретить это стоически: подбородок вверх, жесткая верхняя губа, и поговорить с богом, «как мужчина с мужчиной», как он выразился.
– О? – я вопросительно выгнула брови – реакция, которую практически невозможно игнорировать.
– Да… видишь ли… понимаешь…
Он начал мямлить, умолк и отвел глаза.
– Любовь, да? – выпалила я наугад, подумав, что вероятность этого варианта – больше пятидесяти процентов.
Священники не теряют веру из-за футбола или даже из-за денег. Ревность, жадность, месть и любовь – вот обычные мотивы, судя по тому, что пишут газеты, но самый главный мотив – это любовь, как мудро сказал святой Павел.
И, если подумать, с любовью обычно рука об руку идут ревность, жадность и месть.
Quod erat demonstrandum
[28], как сказал Архимед. Правда, он говорил это по-гречески.
Мистер Клемм потерял дар речи.
– Откуда ты знаешь?
– Женская интуиция, – ответила я.
Конечно, это наглая ложь. Женская интуиция – такая же чушь, как и женская логика.
Я воззрилась на него знаменитыми голубыми глазами де Люсов.
Внезапно он рассмеялся.
– Что ж, это была любовь. Вы очень убедительны, мисс…
– Де Люс, – сказала я. – Флавия.
Он сдался подозрительно легко. Надо быть осторожной. Я продолжала сверлить его взглядом.
– Джордж был понимающим человеком. Он сказал мне, что я должен не проклинать себя, а избрать верный путь.
– Наверняка это все всплыло на суде? – выпалила я. Не смогла сдержаться.
– Да, в какой-то мере, – ответил мистер Клемм. – Однако коронером был человек из муниципалитета отсюда, из Святой Милдред. И он, конечно, не хотел подливать масла в огонь.
