Поднеся чашку к губам, я изобразила самую омерзительную отрыжку, какую только смогла.
Этому искусству меня в детстве обучила Даффи, и с тех пор я годами совершенствовалась в нем в уединении своей спальни и лаборатории. Мою отрыжку нельзя отличить от натуральной.
– Простите, – выдохнула я, прикрывая рот и задерживая дыхание, чтобы лицо приобрело убедительный оттенок красного, – мне что-то нехорошо. Наверное, сосиска в тесте, которую я съела за завтраком.
Я изобразила еще один приступ отрыжки.
Доггер и Клэр вскочили на ноги и начали с извинениями подталкивать меня к выходу.
Я сутулилась и прикрывала рот, пока мы не сели в «роллс-ройс» и не отъехали от дома «Альгамбра».
Только тогда мы с Клэр истерически захохотали.
Доггер утомленно улыбался, и я поняла, что ему действительно пора домой.
Высадив Клэр у лодочного дома («Просто высадите меня рядом с полем», – попросила она), мы в тишине вернулись в «Дуб и фазан».
– Уфф, – сказала я, когда мы вышли из машины, – какой длинный день! Мне нужно отдохнуть. Думаю, тебе, Доггер, тоже не помешает.
– Благодарю вас, мисс Флавия, – ответил он. – Думаю, вы правы.
Вернувшись в номер, я немного постояла на голове на кровати, как иногда делаю, когда мне нужно сконцентрироваться.
Почему я не спросила Поппи Мандрил насчет привычки Орландо употреблять паральдегид? У меня была такая возможность. Но меня как будто удержала властная рука, и, может быть, не случайно.
«Все хорошо, что хорошо кончается», – сказал Шекспир, и, как всегда, старый хитрый поэт был прав. Может, не стоит показывать Поппи, как много я знаю о действующих лицах.
Когда я проснулась, на комнату опустилась послеполуденная тень.
Я встала, умылась и почистила зубы. В последние несколько месяцев Даффи сошла с ума на почве личной гигиены, и мне не хотелось давать ей повод для придирок.
Глава 23
Я легко поскреблась в дверь Даффи. Один длинный стук, потом два коротких: код азбуки Морзе для буквы Д – то есть Диккенс. Пароль, о котором мы договорились во время одного из редких перемирий.
Через секунду я услышала звук поворачиваемого ключа.
– Что? – спросила она, уставившись на меня одним глазом в щель.
– Как твои дела со стихами? – прошептала я на случай, если миссис Палмер находится в зоне слышимости.
Даффи открыла дверь шире, чтобы я могла просочиться внутрь, и захлопнула ее за мной.
– Послушай, кнопка, – она положила руку мне на плечо, и у меня сжалось сердце. Она не называла меня кнопкой много лет – с тех пор, как мы были детьми. – Послушай, кнопка, это глубокие и опасные воды. Ты будешь дурочкой, если полезешь в них.
Я остолбенела. Даффи повела меня к кровати и похлопала по одеялу, приглашая сесть.
Книга миссис Палмер, «Колыбель мидий», лежала на покрывале раскрытая обложкой вверх, что само по себе было знаком. Даффи не раз возмущалась людьми, которые так кладут книги, и говорила, что их надо освежевать, повесить и четвертовать четырьмя черными лошадьми, останки сжечь и развеять по ветру.
Даффи схватила книгу и зачитала.
– Вот например, о медной кобыле и латунном жеребце. Помнишь?
Кобыла медного окраса
И жеребец цвета латуни
Пасутся в поле Флеккера.
Он роет копытом дерн,
А она вбирает ноздрями воздух.
Стоит ему приблизиться,
Как она пускается прочь.
– Разумеется, помню, – ответила я. – Это о Леандре, древнегреческом парне, который утонул, пытаясь доплыть к своей любимой жрице Геро.
– Речь идет о шумной возне, – возразила Даффи. – И не о той, о которой ты думаешь. Джеймс Элрой Флеккер умер в своей постели, помнишь?
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – честно сказала я. Наши с Даффи мозги функционируют совершенно по-разному.
– Ты помнишь «Мадам Бовари»? – спросила она. – Помнишь Родольфа? Джентльмена в желтых перчатках и зеленом бархатном пальто?
– Дьявольщина! – воскликнула я. – Ты же не имеешь в виду?
– Имею, – Даффи бросила на меня косой взгляд.
– Миссис Палмер? – уточнила я. – Не могу поверить!
Я не до конца была уверена, что понимаю намеки Даффи, но мне не нужны были подробности.
– С кем? – спросила я, с трудом не путаясь в падежах.
– С ее Леандром. Который утонул.
– Погоди! – возразила я. – Она написала и опубликовала эти стихи задолго до смерти Орландо.
– Что может означать две вещи: либо она предвидела его смерть, либо сама была инструментом его погибели. Ах! Существует ли истинная любовь за краем могилы? Ждет ли утонувший герой где-то в чистилище среди аромата фиалок? Вряд ли, Флавия. Марвел сформулировал это лучше всех:
В могиле не опасен суд молвы,
но там не обнимаются, увы!
Никто не может рассчитывать на это, сестрица. Эта женщина либо ненормальная, либо убийца.
– Высокий класс, Даффи! – воскликнула я. – Ты должна быть детективом!
С удивлением я осознала, что в моих словах нет ни капли издевки. Моя сестра заслуживает уважения и восхищения.
– Продолжай! – попросила я. – Что-то еще?
– Целый вагон.
На этом я сломалась. Поклялась начать изучать поэзию при первой возможности.
– Я вся внимание, – сказала я, оттопырив уши пальцами.
– Что ж, вот, например, – продолжила Даффи, открывая новую страницу и принимая выразительную позу.
Я заметила, что у нее меняется голос, когда она читает стихи.
Мы вздрогнем, жаворонка тень
в тумане разглядев…
– Она больше боится певчую птицу, чем хищника, – перебила я. – Интересно почему?
– Согласно классификации Линнея, жаворонок – это Alauda arvensis, что значит «полевая птица». Arvensa – «поле» на латыни, вспомним Флеккера и поле, на котором пасутся медная лошадь и латунный жеребец. И имя нашего почтенного трактирщика Палмера – Арвен. Это написано на табличке у входа.
О боже! Я же видела ее своими собственными глазами!
Я поклялась взяться за латынь, как только мы вернемся домой. У меня потекли слюни при мысли о множестве переплетенных в кожу книг на латыни, хранящихся в огромной библиотеке Букшоу. Какие завораживающие секреты там таятся!
– Прости, – извинилась я. – Давай дальше.
Даффи с удивлением выгнула бровь и продолжила:
