Занеся в историю болезни протокол операции, Матвей заполнил дневник послеоперационного ведения и закрыл файл. На сегодня его работа закончилась, можно ехать домой – завтра дежурство, неплохо бы отоспаться и сделать кое-какие дела дома.
Наталья
– Аглаюшка, это я, – толкнув дверь, объявил агент. – Привел к тебе новую девушку для знакомства.
– Ну, заводи, раз уж привел, – хрипло произнесли из комнаты, и я вздрогнула – неужели популярная писательница разговаривает почти мужским низким голосом? Как же она должна выглядеть при таком-то голосе?
Но нарисовать картину в уме я не успела, потому что агент буквально втащил меня в светлую просторную комнату, и я оказалась прямо перед инвалидным креслом, в котором сидела, откинув назад голову, хрупкая женщина с копной кудрявых русых волос, сколотых в пучок на макушке. Женщина не пошевелилась, не изменила положения, только скосила глаза в нашу сторону:
– Так это и есть новая девушка? – прохрипела она, и агент закивал:
– Да, Аглаюшка, это вот Наташа, она теперь будет с тобой работать.
– Кто вы, Наташа, и что случилось в вашей жизни, что вы согласились пойти на эти галеры? – поинтересовалась писательница, не сводя с меня пронзительного взгляда узковатых зеленых глаз. Она могла показаться даже красивой, если бы не угрюмое выражение лица и слегка выпуклый лоб. Присмотревшись, я поняла, что лицо просто парализовано и совершенно не меняет выражения, так что понять истинное настроение Аглаи по мимике вообще не представлялось возможным.
– Я журналист… ну, в том смысле, что закончила факультет журналистики… – сбивчиво начала я. – Но поработать не удалось.
– Таланта не хватило?
– Почему? – слегка обиделась я, хотя подобный вопрос слышала не впервые. – Просто не повезло.
– Не повезло? А что, по-вашему, считается везением? Вот я постоянно работаю, много денег за это получаю – а вы хотели бы со мной местами поменяться? Чтобы испытать везение?
Я совсем растерялась. Сказать «нет» – обидеть еще не состоявшуюся работодательницу, сказать «да» – соврать, и она это сразу поймет.
– Не трудитесь отвечать, Наташа, – произнесла Аглая. – Это я вредничаю, проверяю, сможете ли вы противостоять.
– А нужно будет? – чуть осмелела я.
– Непременно, – заверила она. – Я иной раз могу здорово достать, и неплохо бы вам научиться защищаться в разумных пределах.
– Она шутит, – поспешно сказал агент, до того внимательно наблюдавший за мной. – Аглая человек миролюбивый…
– Да – если боли не донимают, – фыркнула она. – Вы быстро печатаете, Наташа?
– Да.
– А ошибок в тексте много делаете?
– В университете не жаловались.
– Поверю на слово. А как насчет консоме?
– Что? – Я слегка растерялась от такого внезапного перехода, но быстро взяла себя в руки. – Вы какой предпочитаете? Из курицы или из говядины? Со спаржей, крутонами, с профитролями или пирожками?
– Все поняла, не сердитесь, – вполне миролюбиво сказала Аглая. – Ваша предшественница от этого вопроса чуть в обморок не упала, решила, что это нечто неприличное.
– Что неприличного в бульоне? – уже совсем овладев собой, отозвалась я. – Это совсем несложно.
– Ну, прекрасно. Думаю, мы поладим. Вы приступаете завтра?
Я оглянулась на отошедшего к двери агента – он перебирал какие-то бумаги в стоявшем там секретере.
– Да, Аглаюшка, Наташа приедет завтра утром со своими вещами, – отозвался он. – У тебя есть еще какие-то вопросы?
– Нет, я все для себя выяснила. Если Наталья согласна, пусть приезжает часам к девяти, Кате нужно на работу.
– Наташенька, будьте добры, подождите меня внизу, я сейчас, – давая понять, что мне пора покинуть комнату, попросил агент, и я, пробормотав слова прощания, вышла за дверь.
Там я прислонилась к стене и вытерла взмокший лоб. Встреча с новой работодательницей прошла куда сложнее и принесла больше вопросов, чем ответов. Но мне стало понятно, почему писательница Волошина никогда не фотографируется и не дает интервью… Интересно только, что с ней случилось? Может, она с рождения такая? Разозлится ли агент, если я у него спрошу об этом? Ведь он сказал, что я смогу задать интересующие меня вопросы после встречи с Аглаей.
– Ну-ну, а вот это лишнее, – оказывается, я съехала по стене на пол, сама не заметив этого, и теперь сидела, подпирая ногами дверь и мешая агенту выйти из комнаты. – Что это с вами, Наташа? Вы не произвели на меня впечатления изнеженной барышни. Ну-ка, поднимайтесь, пойдем выпьем кофейку, а то назад я вас не довезу, похоже.
Он помог мне встать на ноги и подтолкнул в сторону лестницы:
– Держитесь за перила, чтобы не упасть.
Я не чувствовала под ногами ступеней, шла на ощупь, то и дело пробуя пространство под собой носком туфли. Не знаю, что именно произвело на меня такое сильное впечатление, но чувствовала я себя ужасно. Иногда тайна так и должна оставаться тайной, и нечего пытаться в нее проникнуть. Но в моем случае – разве же я сама хотела этого? Нет, просто судьба распорядилась таким образом, что мне придется делать то, что придется, и выбора у меня нет, я уже подписала бумаги. И отказаться уже нельзя, слишком поздно.
В кухне пахло свежим кофе – Катя сварила и оставила в джезве на плите, а сама куда-то вышла. Агент по-хозяйски достал из навесного шкафа две чашки с блюдцами, поставил на стол сахарницу, выложил две серебряные ложки, а из холодильника вынул бутылку молока и пакет сливок.
– Садитесь, Наташа, – отодвинув стул, предложил он и разлил кофе по чашкам. – Выпейте, а то на вас лица нет. Может, покрепче что-то хотите? Коньяк, виски?
Я отрицательно замотала головой:
– Нет, я такое не пью.
– Тогда пейте кофе. А потом можете спросить все, что хотите. Но помните – этот разговор должен остаться за этими стенами, вы подписали договор.
В голосе его если и скользнула угроза, то весьма завуалированная, но я ее четко уловила и поняла, что остаток жизни мне придется не только держать язык за зубами, но и постоянно оглядываться по сторонам. С каждой минутой во мне крепло убеждение, что предшественница моя не просто уволилась, а белокурый Ростик не совсем референт. Но об этом я точно спрашивать не стану, прислушаюсь к внутреннему голосу, который настойчиво рекомендует выбросить этот вопрос из головы.
Цокая зубами о край чашки, я пила кофе и даже не чувствовала его вкуса – вода и вода, разве что цвет коричневый. Агент наблюдал за мной, не трудясь это скрыть – а чего, собственно, ему скрывать, когда он хозяин положения? Разумеется, ему интересна моя реакция на увиденное, интересно, как я поведу себя дальше, что спрошу, что буду говорить. Вместе с тем он отлично понимает, что у меня нет выбора.
– Итак, – вопросительно взглянул на меня агент, когда я дрожащей рукой вернула чашку на блюдце.
