Смотришь такой матч, и в голове постоянно проносится мысль: если бы я был на поле, моя карьера могла завершиться выигрышем Кубка мира. Если бы я только был там, если бы только оказался на поле! Такое со мной нечасто случается, но в тот момент подобные мысли захватили моё сознание. Чувство, что я мог достигнуть чего-то значимого, если бы оказался вместе с остальными на поле, но при этом осознание того, что для достижения этой цели мне пришлось бы оставить свою семью. А на такое я пойти не мог.
Выиграли бы мы тот матч, если бы я оказался на поле? Честно говоря, думаю, что это было вполне реально. Поскольку мои игровые качества, даже на тот момент моей карьеры, все равно могли сослужить хорошую службу команде. Мы доказали это годом ранее на «Уэмбли», когда обыграли Англию 2:0, и газеты на следующий день вышли с заголовком: «Зрелище тотального футбольного наслаждения». Фантастическая фраза, которую я никогда не забуду. У меня даже было ощущение, что мы как команда были чуть сильнее, чем в 1974 году. Я мог войти в её состав, но принял решение не делать этого. Тогда в студии BBC я думал: «Чёрт подери, я бы очень хотел там оказаться». Это было очень странно и довольно грустно.
Поскольку истинная причина моего отсутствия в заявке сборной должна была храниться в тайне, моей жене вновь пришлось несладко. Та нелепейшая история о телефонном разговоре перед финалом 1974-го повторилась в 1978-м, когда кто-то начал распространять лживые слухи о том, что это Данни – злой гений, стоявший за моим отказом ехать в Аргентину. Это, и правда, невероятно. Если среди жён футболистов и была та, кто никогда не жаждала публичности и всеобщего внимания, то это Данни. Но её продолжали обвинять во всех возможных грехах. Я молчал об этом на протяжении десятилетий, но слухи и обвинения продолжали регулярно всплывать. Словно нашу семью постоянно «награждали» пощёчинами. Спустя почти тридцать лет, когда все дети уже покинули родной дом, я решил рассказать всем правду. Именно так всё было. Всё хранилось в тайне ради нашего блага. Но даже спустя все эти годы я по-прежнему держу ухо востро, где бы я ни был, на тот случай, если пресса подслушивает. У меня даже развилась фобия – я стараюсь не открывать рот в своём доме. Мне пришлось учиться как-то с этим справляться, так уж вышло.
Глава четвертая
Интеграция
Я выступал за «Барселону» на протяжении пяти лет, с 1973 по 1978 год. За это время я привязался к клубу, а также к каталонцам. Это чувство только окрепло, когда десять лет спустя я стал тренером «Барселоны», а наша семья переехала в Каталонию насовсем. Первый мой сезон в клубе в качестве игрока вышел великолепным, как я уже говорил. Колоссальное волнение в среде болельщиков, которое вызвал мой приход в команду, разгром «Реала» 5:0, выигрыш чемпионского титула, а затем очень успешный персонально для меня чемпионат мира. Ожидания от «Барселоны» и вокруг неё всегда были очень высокими, но после титула 1974 года мы больше не выигрывали чемпионат, пока я играл в «Барсе», а Кубок короля нам не покорялся вплоть до моего прощального сезона в клубе.
Чем дольше я играл в Испании, тем отчётливее понимал, насколько важная часть отводилась в футболе политике. Начнём с того, что я никогда не следовал «партийной линии», как это делали другие игроки. Другие, но только не я. Я амстердамец, который говорит то, что думает. В годы правления Франко и в период, последовавший сразу за его кончиной, это было непривычно для Испании. Арманд Карабен, каталонский националист, входивший в состав совета директоров «Барселоны» в то время, считал, что такое моё отношение к происходящему замечательно. Тогда я не слишком-то раздумывал обо всём этом, но впоследствии я осознал, что он использовал мой образ как часть вклада клуба в набиравшую обороты борьбу Каталонии за независимость от правящей элиты Мадрида. Будучи знаменитым на весь мир иностранным игроком, я был абсолютно неприкасаемым, а значит, мог время от времени провоцировать Франко.
Вначале я не придавал большого внимания тому, что он делал. Я играл в футбол, а не занимался политикой. Но со временем я стал подмечать, что всё складывается совсем не так хорошо, как могло бы быть. Тот факт, что я был частью команды, выигравшей чемпионский титул всего раз за пять лет, совершеннейшее безумие. В 1977 году, например, нас нагло ограбили, лишив титула. Я пребывал в лучшей форме за всю жизнь, и всё указывало на то, что мы возьмём чемпионство в конце сезона. Но вдруг в матче с «Малагой» меня без каких-либо причин удалили с поля. По словам арбитра, я назвал его hijo de puta, что означает «сукин сын». Но я до сих пор убеждён, что никогда не говорил в его адрес ничего подобного. Ни тогда, ни после удаления. Я действительно много разговаривал на поле, но по большей части делал это в годы тренерской работы или когда мне требовалось уговорить партнёров по команде на что-либо. Разумеется, в пылу борьбы я мог порой произносить далеко не вежливые слова, но мы играли в футбол на высшем уровне, а там порой нужно проявлять жёсткость, чтобы тебя услышали и поняли. Но даже при всём этом я никогда не оскорблял людей такими словами, как «сукин сын». Думаю, что «псих» – это самый максимум, который я себе позволял.
В матче с «Малагой» я что-то выкрикнул одному из своих партнёров, несколько раз терявшему игрока, которого он должен был опекать. Что-то вроде: «Ты должен накрывать своего игрока». Когда ко мне подошёл рефери и удалил меня с поля, я был изумлён. Это было ошибкой с его стороны. К несчастью, это всё же произошло, и потом, на слушаниях в дисциплинарном комитете в Мадриде, мои показания были противопоставлены его словам. Надежды на оправдательное решение у меня не было, и в итоге меня дисквалифицировали на три матча, два из которых мы проиграли, а один свели вничью. После этого чемпионскому титулу можно было помахать рукой. «Атлетико Мадрид» выиграл в том сезоне Ла Лигу, прервав пятилетний период успехов своих извечных городских соперников из «Реала». Даже сегодня то удаление служит для меня очевиднейшим доказательством того, как сильно политика влияла на спортивные соревнования в те годы. К счастью, очень многое в Испании изменилось с тех пор, и с тех пор, как страна перешла к демократии в 1980 году, «Барселона» выиграла 15 чемпионских титулов против 12 у «Реала».
Жить и играть за «Барселону» было невероятно здорово. Как место для жизни Барселона была просто потрясающей. Фантастическое место. А присутствие в команде Ринуса Михелса и Йохана Нескенса, перешедшего из «Аякса» после меня, не позволяло нам утратить связь с Голландией. К сожалению, я не мог по-настоящему наслаждаться временем, проведённым в Испании вместе с семьёй, поскольку футбол отнимал у меня всё время бодрствования. В частности, настоящим испытанием оказывались поездки на выездные матчи, куда мы зачастую отправлялись на поезде, автобусе, а порой и ночью, то есть спать приходилось в дороге. Я очень много путешествовал и редко когда бывал дома; иногда это очень выматывало.
Ринус Михелс тренировал «Барселону», когда я туда перешёл, но он не был тем, кто стоял за моим приходом в клуб. Арманд Карабен позже сообщил мне, что приоритетным вариантом для Михелса был лучший бомбардир Бундеслиги Герд Мюллер. Я никогда не говорил с Михелсом на эту тему, а он точно так же никогда ничем не показывал, что я был для него лишь вторым в списке лучших, и так же, как это было в «Аяксе», в «Барсе» он всё обсуждал со мной загодя и позволял мне руководить командой на поле. С Хеннесом Вайсвайлером, заменившим Михелса на посту тренера перед стартом сезона 1975/76, всё было иначе. Я редко спорил с тренерами, но он был единственным, с кем я не мог сработаться вообще. Главной проблемой Вайсвайлера было то, что он постоянно говорил взрослым людям, что им нужно делать, причём независимо от того, умели они это или нет. Это работает в том случае, если игрок обладает необходимыми для выполнения задач навыками, но он, кажется, никогда не брал это в расчёт. Некоторые игроки от такого приходили в полное замешательство.
