— В следующий раз. Ладно, Лен? — виновато сказала она.
Однако до Яблочного Спаса случилось еще много разных удивительных событий. И главное — Любочка встретила Вадима Григорьевича Колосова. Произошло это так, как происходят все главные вещи в жизни, — буднично и случайно.
В этот день Люба ходила постричь родственницу, сестру свекрови. У ее мужа было несчетное количество теток, в основном престарелых и бездетных, которых необходимо было время от времени навещать и подкармливать. Паша, в общем, всегда был готов к подвигу, но он так уматывался в своем автобусе, что эта обязанность постепенно легла на плечи жены, тем более что от ее посещений была и практическая польза.
Заранее составив расписание, Любочка заезжала ко всем теткам по очереди, наполняла их холодильники какой-нибудь неприхотливой, но приличной едой, купленной в ближайшем супермаркете, куда старушки суеверно боялись заходить, и с улыбкой принимала упреки в ненужном транжирстве. Потом пила с ними жидкий чай из плохо вымытых чашек, жевала отсыревшие пресные вафли, выслушивала сетования на ревматизм и головные боли. А в конце визита как бы невзначай предлагала хозяйке подправить прическу, благо у нее как раз с собой парикмахерские принадлежности.
Щепетильные тетушки для виду отнекивались, но неизменно уступали. Любочка делала им модельные стрижки, которым позавидовала бы Маргарет Тэтчер, отмахивалась от благодарностей и убегала, сославшись на дела. Ее эти посещения не тяготили. В Пашиной семье было принято заботиться о старшем поколении, невзирая на степень родства. Кроме того, Любочке просто нравились тетки, такие веселые и добродушные поодиночке и невыносимо склочные, стоило им собраться вместе.
Василиса Трофимовна, или тетя Вася, жившая одна в бывшей двухкомнатной коммуналке на Серпуховском валу, была ее любимицей. У тети Васи в Долгопрудном жили сын и две внучки, а потому Любины визиты на Серпуховку нельзя было истолковать как попытку заполучить в наследство квартиру в центре города. В глубине души Люба с Пашей, конечно, лелеяли такие планы по поводу родственников, но к Василисе Трофимовне они не относились. У нее в гостях Любочка не испытывала чувства неловкости, которое иногда возникало при посещении других тетушек, когда посреди чаепития она вдруг ловила на себе недоверчивый взгляд, вопрошавший: а не смерти ли моей ты, девушка, ждешь?
В прекрасном настроении от чувства исполненного долга Любочка вышла из подъезда, размахивая чемоданчиком-несессером с портативным парикмахерским набором. А Вадим Колосов собственной персоной шагал ей навстречу по двору, погруженный в себя, как человек, который привычной дорогой идет к себе домой. Он бы, конечно, не заметил ее или сделал вид, что не замечает, тем более что на нем были непроницаемые темные очки. Но Любочка этого допустить не могла. Охнув от неожиданности, она тут же бросилась ему наперерез:
— Вадим Григорьевич, это вы? Здравствуйте. Как хорошо, что я вас встретила! Я хотела сказать, как интересно! А вы разве здесь живете?
Она улыбалась неотразимой улыбкой Джульетты Мазины и смотрела на него снизу вверх, стараясь заглянуть как можно выше. Но Любочка была маленькой, и разглядеть волосы возвышающегося над ней мужчины у нее не получалось. Однако бороду она видела хорошо. Судя по бороде, Колосов был настоящий.
Вадим Григорьевич отреагировал не сразу. У него ушло некоторое время на то, чтобы сообразить, чего от него хотят и кто эта женщина. Потом он узнал ее, заметил слишком пристальный и даже несколько испуганный взгляд и понял, где прокололся.
Глава 7
«Гроза омыла Москву, и сладостен стал воздух, и жить захотелось…» Только счастливый человек мог написать такие слова. Три месяца назад прогремела такая же гроза, и воздух после нее остался напоен горечью молодых почек. Чистая литературщина, однако. Отчего вдруг почки горькие? Кто их ел?..
В тот день горькой казалась ему жизнь, когда сквозь омытые грозой окна он смотрел на неоперившийся сад вокруг клиники и повторял про себя только что услышанные слова. Нет, к сожалению, невозможно, и никакой надежды. Что же чувствуют люди, когда такое «нет» подписывает им смертный приговор? Яду мне, яду!..
Врачебное «нет» не грозило ему смертью, немощью, уродством. Но в тот момент это слабо утешало. Мерзкое, унизительное для мужчины чувство растерянности. Что дальше? Как прийти домой и сказать Алине это «нет»? Если промолчать, она все равно догадается, она ведь ждет ответа. Можно, конечно, соврать, сделать это вдохновенно и убедительно, почти поверив самому себе. Он врал жене всю жизнь, и временами довольно удачно. Но что делать дальше?
В таком отчаянии он пребывал три месяца назад. А сегодня он счастлив ослепительно, бесстыдно, непозволительно. И воздух после грозы сладок, как запах карамели в московских переулках, как Танины губы, как ямочка над ее ключицей. И самое нелепое в этом счастье, что он снова не знает, как жить дальше.
Он влюблен как старшеклассник — он, пожилой тертый мужик, который знает о женщинах все, что о них только можно знать. Через его руки и прочие места их прошло несчитано — он никогда не опускался до подсчетов. В золотые годы молодости он был чемпионом в этом трудоемком виде спорта, ставил рекорды и по качеству, и по количеству. Студентки, профессорши, актрисы, стюардессы, даже одна женщина-без-пяти-минут-космонавт, даже одна чернокожая мусульманка. Быстрее, выше, сильнее, и никогда не останавливаться на достигнутом — вот каков был его девиз. Ни одной женщине не удавалось привязать его долее чем на пару месяцев. Алина не в счет — она его не привязала, а повязала, и совсем другим способом.
А сейчас он так переполнен любовью и нежностью, что она лезет у него из ушей, дрожит в кончиках пальцев, рвется торжествующим криком из горла. Эта глупая любовь ломает все его планы, ставит под угрозу самое жизнь — а он все равно захлебывается счастьем. Что же с ним происходит? Верно, старость пришла. Седина в бороду, как говорит народ, бес в ребро. Непонятно, ребро-то тут при чем?
Тогда в клинике горький вопрос «что дальше?» запустил в нем какой-то рабочий механизм, и он машинально полез за органайзером — проверить, не назначены ли на сегодня еще какие-то дела, о которых он начисто забыл. Дел, по счастью, не было, но органайзер выдал напоминание: поздравить племянника с днем рождения. У кого-то же рождаются дети, грустно подумал он, вспомнив горластую семейку брата. Можно сказать, только и делают, что рождаются. Брательнику в Петрозаводске больше нечем заняться, как только делать детей. Зарплаты инженера каким-то фантастическим образом хватает на еду, а деньги на одежду и прочее необходимое для жизни брат регулярно высылает из Москвы в виде именинных подарков. В этом и смысл записи в органайзере: не забудь подкормить родню. Так странно распоряжается судьба — у одних нет денег, у других — детей…
…Мысль, которая зарождалась в нем в эти минуты смутно и тяжело, как грипп, становилась все явственнее, все отчетливее, пока он спускался по лестнице, стоял в раздумье около машины, вертя в руках ключи, потом долго сидел в машине, к бурному негодованию дамы, ожидавшей, что он вот-вот съедет с козырного парковочного места. У одних нет денег, у других нет детей. Дремучая несправедливость. По справедливости должно быть, чтобы у всех было и то, и другое. Все поделить, как сказал бы уважаемый Шариков. Судьба делить не захотела. Так, может, поставим судьбу на место? Поделим сами?
